— В пользу капитана, разумеется, — с гаденькой ухмылочкой добавляет Дуг — сосед Алека снизу.
Команда одобрительно хлопает Алека по спине.
— Маркиз, — участливо поворачивается к Робину Джеф, — может, вы предпочли бы завтрак à la fourchette? Вы, если что, не стесняйтесь, мы всё понимаем. Если вам тяжело сидеть…
Команда замирает в предвкушении его ответа. Робина душат ярость и стыд — и он попадается.
— Ничуть.
Команда только этого и ждала.
— Слышь, Алек. — Алек на подколки не реагирует, и команда, чуя свою безнаказанность, уже изгаляется вовсю. — Маркиз даже ничего не почувствовал. Может, помощь нужна? Ты, если что, скажи, ты же нас знаешь: мы за своего капитана хоть в огонь, хоть в…
— Не нужна. — Алек наконец отрывается от тарелки и обводит «команду» таким тяжёлым взглядом, что за столом на миг повисает звенящая тишина. — А кто сунется…
Разнузданная команда тут же смирнеет, перед Робином извиняются, и остаток завтрака проходит за нейтральной беседой. Над Робином и дальше подтрунивают — уже по-дружески, незлобиво — скорее по инерции, как над своим, — но он больше на провокации не поддаётся: этим только покажи, что тебя что-то задело, — вовек потом не отстанут. Впрочем, неважно. Главное, он теперь в игре.
После завтрака все расходятся на занятия, а дорогу Робину преграждает Грег — до Робина только сейчас доходит, что за всё время завтрака он единственный не сказал ни слова.
— Ещё раз увижу с Алеком… — не договорив, Грег выразительно хватает Робина за грудки. Это ошибка — капитан Игр тут же открывает своё слабое место. Впрочем, ему простительно — мозговой центр в этом тандеме не он. Если бы Грег действительно мог воплотить свою угрозу в жизнь, он бы разбирался с Алеком. Грег же выбрал его — значит, ничего он не может и берёт его как более слабого на слабо.
— Вот с Алеком и разбирайся. — Робин стряхивает с себя руки капитана. — А я пас. Алеку не отказывают.
Грег уходит, ничего не ответив, но взгляд, которым он одаряет Робина на прощание, не обещает ничего хорошего. Робин по трезвом размышлении решает рассказать обо всём Алеку.
— Жалуешься? — насмешливо выгибает тот бровь.
— Ставлю в известность, — огрызается Робин, задетый насмешкой.
— Хорошо. Приму к сведению.
Капитан Игр и дальше испепеляет Робина при встречах взглядом, но к словам и тем более делу так и не переходит.
***
После вечеринки проходит неделя, а Робина до сих пор преследует взгляд Алека, которым тот на него смотрел, — будто впервые увидел. Да так оно и было. Вспомнилось, как мама однажды рассказывала леди Саффолк, матери Алека, о том, как у них с его отцом всё началось. «Мы с ним с детства дружили, а в то лето я вдруг поняла, что он меня наконец увидел». Робин, помнится, тогда ещё очень удивился — про себя, конечно, — не мог же он спросить маму, тем самым выдав себя, что подслушивал: «Как это так возможно?» В прошлую субботу он, кажется, понял. Хм, а Алек, по ходу, в него влюбился. Робин самодовольно подмигивает своему отражению в зеркале.
Их семьи дружили, особенно матери: герцогиня Девонширская, мать Робина, была крёстной Алека, и Алек часто бывал у них дома. Но Алек был на три года старше — непреодолимая пропасть в детстве. Робин всегда был для него мелкий-мелюзга, как любил подтрунивать над ним Алек. К тому же, Алек с раннего детства был не годам умён и серьёзен и всегда тяготел к компании старших и взрослых — наверное, ему даже со сверстниками было не особенно интересно. Что уж говорить о «малолетках». В каждый приезд подруги мама устраивала с ней в гостиной затяжное чаепитие, а маленький Алек оккупировал библиотеку его отца, с которым тот охотно болтал и возился — намного охотнее, чем с собственным сыном, в который раз напомнила о себе детская ревность. А Робин, брошенный и преданный обоими родителями, неприкаянно слонялся по дому. Мама умерла, когда Робину исполнилось десять. Отцы их и раньше не были особо близки — всё держалось на матерях, — дружба между семьями постепенно сошла на нет, и частые дружеские визиты свелись к редким светским приёмам — традиционные летние пикники, рождественские балы да фамильные торжества.
Алек — сплошная загадка, и Робин сам не замечает, как она поглощает все его мысли.
В любом другом подростково-мужском сообществе, рангом пониже, в котором власть вожака зиждется прежде всего на физической силе, у Алека Ховарда было бы мало шансов — в лучшем случае, его бы не трогали. Но о главенстве и речи быть не могло бы. Алек откровенно слаб в спорте — одного этого достаточно, чтобы в пропитанном командно-спортивным духом Итоне навсегда остаться изгоем. Но Алека боготворит Грег, его «правая рука» и капитан Игр Дома — и этого достаточно, чтобы никто не вспоминал, что Алек опять пробежал кросс последним. Со своим утончённо-худощавым телосложением, длинными тонкими пальцами, узкими запястьями и неуловимо девичьими чертами лица, которые ещё больше подчёркивают длинные мягкие, шелковистые волосы, он не по годам сдержан и меланхолично-задумчив, отчего неискушённым сторонним наблюдателям часто кажется скромным и даже застенчивым — идеальная жертва для школьных хулиганов. Но внешность бывает обманчива. Превыше всего в Итоне ценятся ум и характер. И то и другое у Алека Ховарда имеется в избытке. И есть кое-что ещё, возможно, самое главное — животный магнетизм и личная харизма, жертвами которых становятся и взрослые, и сверстники.
Робина завораживают амбивалентные повадки Алека. Алек грубоват и развратен в постели, но сексом предпочитает заниматься ночью и при выключенном свете. Закатанные до локтей рукава кашемирового джемпера обнажают покрытые тёмной порослью руки, а кожа лица настолько гладка и чиста, что позавидует любая девчонка. Контраст мужского напора и девичьего кокетства проявляется во всём, и Робин окончательно теряет голову — ведь что такое страсть, как не попытка разгадать тайну?
***
— Алек, не уходи. — Грег с мольбой хватает Алека за руку. Алек тут же её выдёргивает.
— А спать где? Под тобой?
— Ну, я бы не против, — ухмыляется Грег, но Алек окидывает его таким взглядом, что ухмылка тут же сходит с его лица.
Алек никогда не остаётся у него ночевать: кровати в Итоне узкие, тесные, целомудренные, рассчитаны на одного подростка — Грег сам на такой едва помещается, — а Алек любит размах и простор. И Грег с этим мирится — мирился до недавнего, — но с тех пор как Алек спутался с этим, Грега не покидает панический страх. Кажется, отпусти он Алека хотя бы на миг — и это уже навсегда.
— Ну хочешь, я на полу лягу? Только не уходи. Пожалуйста!
— Не хочу.
Алек настроен решительно, и это придаёт решительности Грегу.
— Подожди. — Грег подрывается на ноги. — У меня идея. Уловка срабатывает — Алек падок на идеи.
Грег бравирует своей силой — Алека заводит мощь — и под недоверчивый смех Алека, играючи, в одиночку переносит кровать Алека из его комнаты в свою: ему не сложно на волне эйфории — возвращение Алека и предвкушение ночи с ним удесятеряют его — и без того немалые — силы.
Подвиг Алека впечатляет, и он впервые остаётся у Грега. Алек доволен — он любит эффектные жесты, — и Грег переводит дыхание: он отвоевал Алека ещё на одну ночь. Засыпают они только под утро — Грег не унимается, пока не навёрстывает все те ночи, что они так бездарно упустили из-за глупой Алековой блажи. Грег просыпается первым — вместе с солнцем, правда, солнце в этот поздний осенний день встаёт не то чтобы очень рано. Вид голого спящего Алека тут же снимает остатки сна и усталости, и тело Грега окончательно пробуждается к жизни.