Скажи путешественникам, что они оказались в гостях у предприимчивого пелаверинца — они ведь развернутся и отправятся обедать или ночевать в другое место, где народ почестнее, верно?
За полгода семейной жизни Курт начал набирать вес, и теперь, важный, задумчиво теребил второй подбородок, разглядывая собравшуюся в обеденной зале публику.
— Хозяин, — потянул Курта за рукав конюх. — Хозяин, есть дело!
— Чего тебе? — рассеянно спросил пелаверинец.
— Хозяин, ты уже видел, к нам приперлись две дамочки? Одна — акиманка в очках, а другая — гномка из Моргенштернов.
— Ну, — буркнул Курт, принимаясь протирать стаканы и кружки.
— А ты карету их видел?
— Хорошая карета, — вздохнул Курт. — Черная, лак новенький, подушки плюшевые. Только ведь белый день на дворе, увести ее по-тихому не получится.
— А коней ихних ты видел?
— Ну. Видел.
— За них полсотни дать могут, — шепотом, из уважения к возможной стоимости чужого имущества, поведал конюх. — Этот, который потощей, видать, из Эмирата, я про тамошних скакунов наслышан, ветер на скаку обгоняют; а второй — ну мощняк! Его каким-нибудь графьям Умбирадам на развод породы продать — озолотимся!
Хозяин задумался. Выглянул в окно, где объекты обсуждения потряхивали гривами, трясли головами и перебирали копытами в ожидании своего молочка, задумался.
— И карета, наверно, дорогая. Новая, ее в Вертано выгодно пристроить можно, — пробормотал Курт.
— Ты на коней посмотри! Ну красавцы ведь! Жалко отпускать!
Курт, наполнив кружку пивом из жбана, задумчиво сделал глоток.
— А где, говоришь, их кучер?
— Пошел за молоком, — не слишком внятно уточнил конюх. И, в свою очередь, поинтересовался: — А их хозяйки?
— Вон, заходят в зал; — должно быть, за время семейной жизни Курт отрастил не только брюшко и второй подбородок, но и глаза на затылке, потому как иначе заметить приближение двух посетительниц не мог. — Попрошу Николь угостить их чем-нибудь особым. Ты чего?
Воспользовавшись тем, что внимание начальства сосредоточилось на важных делах, конюх быстренько нацедил себе кружку пенного напитка и теперь торопливо, давясь и обливаясь, поглощал его.
Курт отвесил мужичку затрещину.
— Бей, ибо любой труд, даже столь приятный, угоден Степенному! — прокомментировали действие хозяина "Пятой подковы" ее посетители. Конюх и Курт недовольно покосились на оккупировавших обеденные столы святош, сосчитали потенциальных противников и обострять отношения передумали.
— Идем, подумаем, что можно сделать, — потащил Курт за собой вяло упирающегося конюха.
Как раз в это время Далию и Напу, чуть задержавшихся, чтобы посетить некое дощатое сооружение позади гостиницы, провожала к столу Николь-Кружка.
— Пожалуйста, пожалуйста, — ворковала хозяйка. — Присаживайтесь. У нас заведение чинное, порядочное, вот и собратья ваши у нас обедать изволят…
Далия осмотрелась. Хотела улыбнуться покосившимся на нее посетителям, да вовремя одумалась.
— Они из какого Ордена? — строго спросила мэтресса хозяйку.
— Мегантирцы, чтоб их… — пробормотала Николь-Кружка.
— Мегантира, работника и труженика, верные сыны! — радостно добавила кухарка, щедрой рукой подкладывая вареную картошку в тарелки гостей. — Во славу его!
— Работай, работай, себя не жалей! И будешь прославлен вовеки, ей-ей! — хором подтвердили мегантирцы.
Далия и Напа уселись за предложенный столик, попросили время, чтоб обдумать заказ. Стоило Николь отойти в сторонку, как гномка тут же схватилась за подбородок. Алхимичка зашипела:
— Напа! Тсс! Брр! Фрр! То есть — фу! Короче, убери руки от подбородка! А то клей не выдержит!
— Ты приклеила мне бороду! Бороду! — в панике ответила гномка.
— Я не поняла, ты этим фактом восторгаешься или испугана?
— Но это же нечестно! Носить фальшивую бороду!.. — возмущалась Напа. — Гномы так не делают!
— Тсс! Конспирация! Ты обещала, что будешь меня слушаться, так что терпи, — поддерживая разговор с подругой, Далия осторожно оглядывалась кругом. Пересчитала поклонников Мегантира Степенного (их оказалось восемнадцать мужиков в возрасте от пятидесяти лет и старше), с неудовольствием отметила паутину под потолком, а в углу, кажется, мелькнули тараканьи усы.
— Кушайте, кушайте! — выражала восторг и солидарность с мегантирцами кухарка. — В погребе еще свекла с прошлого урожая лежит! А в огороде редиска поспела! Накормим мы вас! Кушайте, кушайте!
— Любая еда во благо, коли заработана своим горбом, — наставительно проговорил старший из святош. — Спроси хозяйку, добрая женщина, как нам отблагодарить ее за хлеб-соль?
— А соли могло быть и побольше, — проворчал кто-то.
— Цыц! — со всего маху стукнул деревянной ложкой старший. — Работай челюстями, брат, работай!
— Может, починить что надо? — спросил еще один мегантирец — у этого крестьянина, мужчины обходительного, вежливого, борода была широкая, наполовину седая, наполовину — русая. — А то эти огороды, которые мы по пути пропалываем, нас просто задолбали…
— Смирись, брат, смирись! — не унимался старший, бодро перемелывая голыми деснами картошку.
— Давно уж смирился, — ответил обладатель пегой бороды. — Да вот ночью мне снилась гречневая каша, которую жена моя варила. Сама-то рассыпчатая, зернышко к зернышку, — я о каше, если кто не понял. Жена моя, светлая ей память, бывало, кусок маслица в кашу положит, размешает, масло тает, а каша паром так и исходит. Ну, а жена кашу — в горшок, туда же — грибы белые, жареные, да с лучком золотистым, мясца шматочек…
Энергия, вырабатываемая сейчас быстро двигающимися челюстями братии Мегантира Степенного, покровителя крестьянского труда, сравнялась по мощности с выбросом небольшого землетрясения.
— Все, значит, в горшок, перемешает хорошенько, да в печь томиться поставит…
— Работящая жена у тебя была, — вкрутился в паузу Старший. — Это хорошо, когда женщины работают!
И тут Далия поняла, что кто будет следующей темой для разговора. Та-ак…
— Вот и сестры наши, — указал Старший на скромно притихших в уголке "сестер Ордена Акимании". — Наверное, со мной согласятся!
— Согласны, согласны, — торопливо кивнула Далия. — Эй, хозяюшка… мы, кажется, готовы заказ сделать… Где она?
— Работаете ли вы с утра до ночи? — взревел Старший, не позволяя жертвам грядущей проповеди избежать своей участи. — Болит ли у вас спина от непосильных тяжестей? Должным ли образом прикладываете вы руки свои к улучшению мира?
— Да! — честно ответила Напа.
Во взгляде, которым мегантирец смерил маленькую гномку, можно было заметить легкий оттенок одобрения.
— А ты, дочь моя? — обратился он к Далии.
— Ну, — попыталась соврать мэтресса. Перехватила чистый взгляд ассистентки, и чуть замялась. Жрец, опытный в уличении чужих грехов, тут же предпринял попытку наступления:
— Что, грешница, ты позволяешь себе спать до обеда?! Что, заблудшая твоя душа, небось, питаешься белым хлебом да ворованным у пчел медом?! Ты мозоля, мозоля нам свои покажи, беспутная лентяйка!
Кто-то из крестьян, последователей Мегантира, смотрел на Далию с оттенком сочувствия — должно быть, знали, как любит их предводитель морально издеваться над "тунеядцами и бездельниками". Но большинство смотрело хмуро, постепенно понимая, что ткань «рясы» сестры слишком хороша, чтобы носить такой наряд в огороде, что белое личико не сохранить, пропалывая по пятнадцать грядок в день, что настоящей, порядочной работящей девушке положено с утра до вечера накачивать мускулатуру, орудуя маслобойкой, или, на худой конец, полоща белье в ближайшей проруби…
— Вы что, — завопила Далия, сама не замечая, как вскочила на стул. — Хотите сказать, что я не работаю?! Да я с утра до вечера, как какая-нибудь цинская рабыня, пашу! учу этих недорослей! Вбиваю в их головы азы наук!