– Так и оставался бы во Пскове, – сказал староста и скривился: Псков был давним соперником Новгорода.
– Прослышали мы, – сказал Филимонов, – что новгородские хозяева не чета псковским скобарям – богатые и щедрые!
– Оно, конечно, верно, – проокал староста, – только гривну в день даже веденецкий дюк никому не платит и сам не получает!
– Это пахан здешний, что ли? – тихонько спросил Костя.
– Это дож Венеции, – так же тихо ответил ботан, а в полный голос потребовал: – Набросить надо бы, хозяин! Детский труд эксплуатируешь – за это по головке не погладят! Да ещё педофилию приплюсуют!
От таких страшных слов староста закатил глаза, пошевелил усами, пятернёй расчесал бороду…
– Ладное дитятко! Добро, по тароватости своей удвою плату: уж больно молодец дороден!
– Я худею! Но мы обдумаем ваше предложение, – с превеликим достоинством сказал Филимонов. – Завтра тоже день будет…
И потащил Костю за собой.
Колобок затаился в богатырском рюкзаке и в собеседовании не участвовал.
– …Вот поэтому в народе и говорят: «От трудов праведных не наживёшь палат каменных»! – сказал Виссарион Глобальный, удобно примостившийся в глиняной миске посреди стола.
– А как же насчёт честных денег? – сказал ботан. – Чтобы они потом в черепки не перекинулись?
– Бывает так, что можно заработать и честно, и много, – сказал Колобок. – Надо только в здешней конъюнктуре разобраться…
– А если в дружину пойти? – с надеждой спросил Костя. – Хлопну об стол богатыристикой – махом примут, обмундирование выдадут, на пайковое довольствие поставят!
– Сразу видно – генеральский сынок, армейская косточка! – сказал Колобок. – Только для князя наёмного твоя богатыристика не документ. Подействовать она может разве что на Садка, поскольку он и сам былинный герой. Вот только где его искать? Вдруг мореплаватель наш в очередной экспедиции?
Тут с шумом распахнулась дверь – не иначе, пинком открытая.
К сожалению, на пороге нарисовался вовсе не Садко, как случилось бы в любой уважающей себя сказке. А у нас-то правдычка суровая!
Там стоял невзрачный шпендик в сером кафтанчике и серой же шапочке. Другую шапку он вертел в руках, явно показывая сей головной убор обитателям комнаты. Эта шапка была нарядная, красная, расшитая золотыми нитями. Примерно в такой Иван-царевич с известной картины рассекает дремучие леса верхом на сером волке и с краденой царевной в охапке.
Некоторое время обе стороны в напряжённом молчании изучали друг друга.
Первым не выдержал шпендик:
– Вы чего мешкаете? А ну – встали да побежали! Он ждать не любит!
И в доказательство потряс красной шапкой.
– Ты кто таков, младой утырок, какого роду-племени? – сказал Костя. Помаленьку возвращался к нему словарь Руси Былинной. – Из какой земли, какой орды?
– Я – Потаня Маленький! – сказал шпендик с такой гордостью, словно представился Карлом Великим.
– Видим, что небольшой, – сказал Нил. – И что тебе нужно, невеличка ты наша?
– А, вы тут новики, – сказал Потаня с пренебрежением. – Порядка покуда не знаете. Требует вас к себе сам Василий свет Буслаевич! Шапку его в Новгороде каждая собака знает и при виде её трепещет и подчиняется!
Вот уж с кем встречаться не хотелось! Хотя…
– Костян, может, мы с этим отморозком Васей договоримся? – прошептал Филимонов. – Тем более он богатый, деньгами швыряется…
– Нет уж, – сказал Костя. – Богатыри с бандюганами не договариваются. Они их до седла рубят!
И обратился к послу:
– Если нужны мы твоему боссу, то пусть он сам сюда явится! Хлеб за брюхом не ходит!
И покосился на дремлющего в миске Колобка: не оскорбится ли?
– Не хотите по-хорошему – по-худому пойдёте! – посулил Потанюшка Маленький, и, не дожидаясь честно заработанного пенделя, вылетел из помещения во двор.
…а кого обойти
Фигура новгородского дебошира и бандита Васьки Буслаева в прошедшем веке распиарена в России была до неимоверности, как надувной богатырь, рекламирующий у кинотеатра известную серию мультфильмов.
Особенно возлюбил этого громилу классик русской и советской литературы Максим Горький.
Он писал: «Василий Буслаев – не выдумка, а одно из величайших и, может быть, самое значительное художественное обобщение в нашем фольклоре».
Классик вообще предпочитал честным труженикам всяких бродяг, бомжей, босяков, уголовников и прочую нечисть. Такая мода была в те времена, накануне череды русских революций. Поэты, художники, композиторы воспевали вольную волюшку и её криминальных носителей. Не умолкает и в нынешнем русском застолье песня о том, как атаман Стенька Разин героически утопил персидскую княжну… А как иначе обезвредить шахидку?