Его речь заглушил тяжелый всплеск и бульканье за иллюминатором. Это какие-то злые люди утопили русского шансонье Гошу Квадратика – то ли он пел недостаточно душевно, то ли услышал достаточно много. Теперь плыть певцу далече – может, в Белое море, может, в Чёрное, а повезёт – так и в море Лаптевых…
Сто лет одиночества с конфискацией
…Пройдёт много лет, и, стоя в чёрном фраке перед королём Швеции, свежий нобелевский лауреат, профессор Нил Эдуардович Филимонов, вспомнит тот далёкий день, когда два дебила-выпускника решили макнуть его башкой в унитаз…
Выпускников звали Воликов и Журов. Воликов был поздоровее, он держал ботана Филимонова по прозвищу Джульверн вверх ногами и пытался сориентировать голову его в нужном направлении. Мелкий Журов снимал происходящее на планшет, чтобы немедленно выложить в Сеть.
При этом ни тот ни другой вовсе не опасались никаких последствий: у Воликова папа был судья, а у Журова – вообще прокурор, и эти папы могли от любого жалобщика не только отбиться, но и обвиноватить его самого!
Ботан Филимонов молча метался, пробуя вырваться.
– Ты сильно умный стал, Джульверн, – сказал Журов. – Умней всех быть хочешь, а это нехорошо…
Ничего плохого ботан им не сделал – просто он вернулся с очередной олимпиады с очередной наградой, и директор школы Семён Ароныч на линейке в очередной раз поставил Филимонова в пример всем прочим. И даже зачитал благодарственное письмо от знаменитых академиков Платонова и Невтонова, с которыми Джульверн состоял в переписке. Да-да, тех самых Платонова и Невтонова, которые перевернули вверх ногами всю мировую историю!
Но есть на свете такие гордые люди, для которых похвала в чужой адрес непереносима, словно личное оскорбление.
– Не дёргайся, падла, – сказал Воликов. Он мучительно соображал, как можно одной рукой удержать ботана, а другой нажать на рычаг.
Но сообразить Воликов так и не успел – внезапный звон прервал судороги его мысли.
Нет, это не был электрический звонок-трещалка, возвещающий начало или конец урока. Звон был лёгкий, но громкий и мелодичный. И принадлежал он большому колокольчику, украшенному атласной зелёной ленточкой.
Обычно этот школьный атрибут стоял на особой полочке возле поста охраны у дверей и применялся лишь дважды в году.
– Пусть здесь, на входе, красуется, – предложил в своё время охранник Ухарев. – Потому что мне ребят жалко. Идёт первоклашка в школу и думает: да когда же всё это кончится! А посмотрит на блестящее начищенное звонило и успокоится – мол, придёт времечко, и меня этот желанный звук в большую жизнь проводит!
…В дверях туалета стоял Костя Жихарев. Он и потрясал колокольчиком.
– Ты чего, мелкий, совсем оборзел? – спросил Журов. Сам-то он был мельче Кости раза примерно в четыре, зато учился в выпускном классе.
– Рамсы попутал? – сказал Воликов. – Чего трезвонишь?
– Ой, не спрашивай, по ком звонит колокол, – сказал Костя. – Он звонит ведь по тебе, по окаянному, по дружку ли твоему по малоумному. Ой да не дожить вам до звоночка до последнего, пришла смертушка вам да в моём лице! А не надобно над слабым глумитися!
В минуты сильного волнения молодой богатырь начинал выражаться былинным слогом…
Потом Костя поставил колокольчик на тумбочку и приступил к своему богатырскому делу. Одной рукой он отобрал у Воликова бедного Джульверна и поставил ботана себе за спину, а другой вырвал у Журова планшет.
Планшет он переломил, как печенюшку, сложил половинки и переломил ещё раз. И ещё. И ещё. Пока из богатырских пальчиков не посыпался порошок.
Примерно так же батюшка его, генерал Жихарев, когда был ещё зелёным лейтенантом, поступал с карточной колодой, отобрав её у своих солдатиков. Личный состав это очень впечатляло.
Ну да и Воликов с Журовым рты разинули.
Они, конечно, слышали про Костю, но ведь выпускники – народ высокомерный. Снобы, проще сказать. Они жили мимо Кости Жихарева, а Костя жил мимо них – вот и не приходилось пересекаться.
– Отвечать долларами будешь, – сказал наконец Журов. – Планшет знаешь сколько стоит? Тебе двушечка грозит, причём с конфискацией…
А Воликов ничего не сказал. Он только представил, что Костя поступает с ним так же, как с планшетом. И никакой папа-прокурор не поможет. Хрустят косточки, хлещет кровушка из тельца из белого… Летят в стороны рученьки-ноженьки…
Впечатлительный был прокурорский сын. Даже чересчур.
– Пойдёмте отсюдова, Константин, – сказал наконец Джульверн. – А то эта лужа сейчас до наших кроссовок доползёт.