Выбрать главу

Важно распознать такую «связанную с состоянием информацию», поскольку, чтобы эффективно воздействовать на поврежденное или разрушенное поле, метод исцеления должен получить доступ к соответствующей динамике. Причем должна использоваться своя собственная система кодирования, которая позволит этому методу исцеления «быть услышанным». Именно по этой причине от доброй воли и рационального понимания гак мало проку, когда дело касается состояний, определяемых эмоциями, и трудностей, закодированных органически. Можно было бы найти психологический подход ко многим патологиям тканей, если бы (и всякий раз когда) их корни были «связаны с состоянием» на том уровне. Часто подход к исцелению должен быть направлен на мифологический или даже магический уровень бессознательного (Уитмонт, в цитируемом произведении), нежели на рациональное понимание, тогда как некоторые эмоциональные или умственные расстройства могут потребовать телесных методов, если они закодированы органически. Сюда относятся психозы и пограничные состояния.

По этим причинам мы должны будем рассматривать тело и ум как два аспекта одного информационного паттерна и процесса, являющегося составной частью жизни и личности, каждая из которых имеет свои собственные дискретные системы информационных кодов, генетические, гормональные, иммунологические, эмоциональные и когнитивные данные и так далее. Мы должны будем научиться достигать лучшего понимания феноменологии, в которой информация содержится и обменивается различными личностными и «межличностными» полями, каждое из которых имеет свои автономные системы кодирования, передаваемые в другие поля и системы кодирования. Одним из этих полей является наше активное сознание. Другим — мир комплексов, архетипов и мифов, и третьим — то, что мы называем нашим физическим телом с его различными системами.

Индукция и трансдукция — вот два способа, при помощи которых происходит обмен информацией, и информация оказывает на нас воздействия, которые мы можем воспринимать. Эти два термина включаются друг в друга, дополняют друг друга и в значительной степени перекликаются. Индукция выражает факт передачи информации, как таковой; трансдукция относится к метаморфозе формального внешнего вида. Индукция передает информацию, трансдукция переводит ее из одной системы кодирования в другую.

Индукция имеет отношение к факту передачи энергии и формы. Термин взят из физики, где он применялся в области полевой динамики. Когда электрический ток пропускается через обмотку на железном стержне, стержень намагничивается. И наоборот, когда магнит вращается вокруг обмотки, электрический ток вырабатывается, или индуцируется, в обмотке. Индукция, таким образом, относится к процессу, в котором паттерн информационной формы определенного поля внедряется или накладывается па другую полевую форму. В гомеопатии поле внешней субстанции накладывается на ноле человеческого тела. Согласно экспериментам Уильяма Бойда, образец крови или слюны от человека накладывает поле болезни на другой организм (см. главу 6).

Трансдукция, в свою очередь, имеет отношение к обмену или преобразованию определенной энергии или информационного кода в другой код или энергию, так пар преобразуется в энергию движения, а электричество — в магнетизм.

ИНДУКЦИЯ

В пределах системы тело-разум феномен индукции включает не только внушение, самовнушение и эффект плацебо, но также гипноз, проекционную идентификацию, веру и духовное исцеление, шаманские практики, воздействие одной личности на другую. Кроме того — психическую инфекцию и воздействие потенцированных веществ, феномен Бойда и кинезиологию. Вопреки господствующей идее, которая стремится к отрицанию индукции, как органически неэффективной, должен отметить, что это мощная и эффективная модальность, способная устранять ментальные, эмоциональные и органические патологии, а также исцелять индивидуально и коллективно (при массовом психозе).

Далее дословно приведен выдающийся пример из работы Бруно Клопфера, чтобы проиллюстрировать силу индукции, подчас очень впечатляющую.

Господин Райт страдал от обширного злокачественного образования с повреждением лимфоузлов, то есть от лимфосаркомы. В конце концов настал тот день, когда он перестал реагировать на все известные болеутоляющие и облегчающие симптомы средства. Кроме того, возрастающая анемия не давала возможность использовать рентгеновское излучение или азотистый пирит, который в иной ситуации мы бы обязательно попробовали. Огромные опухоли размером с апельсин располагались в области шеи, подмышек, в паховой области, на груди и брюшной полости. Печень и селезенка были огромных размеров. Грудной проток был заблокирован, и каждый день приходилось откачивать из его груди от одного до двух литров белесоватой жидкости. Ему часто требовалась маска с кислородом, нам казалось, что он находится на конечной стадии, что вылечить его нет никакой возможности, остается только давать ему успокаивающие средства, чтобы облегчить его страдания.

Но, несмотря на все это, господин Райт был небезнадежен, даже при том, что его врачи эту самую надежду уже утратили. Причиной было то, что о новом лекарстве, появления которого он ждал в скором времени и которое должно было продлить его жизнь еще немного, написали в газете! Оно называлось «кребиозен» (впоследствии оказалось, что это беспопезное инертное средство).

Затем он каким-то образом узнал, что наша клиника входила в число ста клиник, которые Медицинская ассоциация отобрала для опробования этого лекарства. Нам было выделено лекарство в количестве, необходимом для лечения 12 больных. Господин Райт не мог входить в их число, поскольку было условие, чтобы пациент был не только невосприимчив к стандартным способам лечения, но также прогнозируемая продолжительность жизни этого пациента должна была быть не менее трех месяцев, а лучше шести. Конечно же, он не удовлетворял последнему условию. Было довольно сложно дать для него прогноз даже на две недели.

Однако через несколько дней пришло лекарство, и мы начали реализацию программы испытания, которая, конечно же, не включала Райта. Когда он услышал, что мы собираемся начать лечение кребиозеном. его энтузиазму не было границ, и чем больше я пытался его отговорить, тем сильнее он умолял меня дать ему шанс воспользоваться этой «золотой возможностью». В конце концов, вопреки своему мнению по поводу этой ситуации, а также вопреки правилам комитета по оценке кребиозена, я решил включить его в группу.

Иньекции предполагалось делать три раза в неделю. Я помню, что первую ему сделали в пятницу. Я не видел его до понедельника и думал, что, когда вернусь в госпиталь, возможно, он уже будет на последнем издыхании или умрет, и оставшуюся часть лекарства можно будет использовать для другого испытуемого.

Но я не знал, какой сюрприз ожидает меня! Когда я уходил, он был в лихорадке, задыхался, был полностью прикован к постели. А теперь он ходил по палате, весело болтал с медсестрами и делился своей радостью с любым, кто готов был слушать. Я тотчас же отправился посмотреть на других пациентов, которым сделали инъекцию в то же время. Никаких изменений или, по крайней мере, изменений в худшую сторону я не заметил. Только Райт демонстрировал чудесное улучшение. Опухоли растаяли, как снежки в горячей духовке, только за эти несколько дней они уменьшились вдвое. Это, несомненно, была более быстрая регрессия, чем могла бы быть при ежедневном облучении значительными дозами рентгеновского излучения опухолей, чувствительных к облучению. А мы уже знали, что его опухоль больше не была чувствительной к облучению. И помимо этого единственного бесполезного «укола» никакое другое лечение по отношению к нему не применялось.

Этот феномен требовал объяснения, но не только этого, он требовал, чтобы мы открыли свой разум для познания, а не пытались объяснить. Итак, инъекции делались три раза в неделю, как планировалось, к радости пациента и к нашему недоумению. Через 10 дней Райт смог встать со своего «смертного одра», практически все признаки болезни исчезли за этот короткий период. Это звучит невероятно, но этот «смертельно больной» пациент, делающий свои последние вздохи через кислородную маску, теперь дышал нормально и был полон сил. Когда он выписался, то снова мог пилотировать самолет и летать на высоте 12000 футов, не испытывая ни малейшего дискомфорта.