Эйдарис приподнял брови и быстро кивнул:
— Конечно.
Такое иногда случалось, когда после сильного приступа, второй повторялся через день или два. Кэл ощущал их приближение, как некоторые чувствуют грозу или что-то плохое. В прошлый раз он уговаривал себя, что ему кажется.
— Я подумал, ты прав, — смущенно сказал Кэл, опуская глаза. — Лучше приду к тебе заранее, чтобы приступ не начался, и завтра я мог бы быть нормальным. Иначе всем только хуже делаю.
Императорская кровать была большой, массивной, с балдахином — правда, Эйдарис его не любил и обычно раскрывал. А у стены стояла удобная кушетка, к которой и направился Кэл. Они уже делали так раньше и не раз: энергия Эйдариса усмиряла приступы, если братья просто были рядом. Если Кэл не упрямился и приходил.
На кушетке лежало свернутое одеяло. Пусть Кэл давно не являлся, и никто не знал, когда проклятие снова даст о себе знать, но Эйдарис хранил это место так, будто брат может прийти в любой момент.
Сейчас хотя бы ночью, это удобно. Хуже, когда Кэл ощущал приближение приступа будучи в седле далеко от дворца или на каком-нибудь долгом приеме.
Он осторожно присел на кушетку и коснулся пальцами одеяла. Он был растроган.
Кэл мог видеть только спину Эйдариса, склонившегося над столом, но знал, что тот услышит его голос:
— Дела подождут до завтра. Ты бы тоже поспал, шалир.
Короткое слово, которое пришло из тех же земель, что их дед. Клановое слово, которое обозначало что-то вроде «братишка» и предназначалось самым близким, не всегда по крови.
Эйдарис был братом. А потом уже всё остальное.
Кэл улегся на кушетку, завернувшись в одеяло, и услышал, как Эйдарис тушит фонарики, чтобы тоже отправиться в постель.
4
Овца лежала на боку и пыталась дергаться, но не очень активно. Идеальное животное, которое отбирали жрецы крови по специальным признакам. Годовалая здоровая овца, глаза которой скрывала плотная повязка. Ее передние ноги были связаны с одной задней.
Храм крови представлял собой довольно мрачное помещение, сплошь в черных цветах и красных бумажных светильниках. Пока они скорее скрадывали нежели показывали, зато отлично подходили к флейтам и барабанам, которые выводили энергичную мелодию. В нее вливался голос певицы крови.
Эйдарис стоял перед алтарем, впереди толпы собравшихся. Император всегда присутствовал при важных церемониях, а сегодняшнее гадание знаменовало собой Долгую ночь — достаточно значительное событие.
Положив руку на морду овцы, жрец крови шептал успокаивающие молитвы. Кэл стоял рядом с ним, зажав в руках нож. Убить животное желательно кому-то из императорской семьи, хотя потом он становился таким же зрителем, как и все остальные, ожидая предсказания жреца.
Лисса всё это терпеть не могла.
Разумеется, она бы никогда в этом не призналась. Ее бы на смех подняли! Как же, императорская дочь, а не находит ничего прекрасного в древних, как эта земля, обычаях. Лисса же считала их неоправданной жестокостью. Впрочем, с ее точки зрения, уж лучше б люди Мараана, где она недолго жила, резали овец и гадали на их кишках, нежели постоянно пытались отравить друг друга и устраивать очередной дворцовый переворот, вырезая предыдущую правящую семью, их слуг и верных людей.
Сегодня даже она пренебрегла легкими одеждами Мараана, облачившись в тяжелое темное платье с вышитыми на рукавах драконами. На плечах и шее покоилось массивное украшение из металла, напоминавшее чешуйки.
Дея стояла рядом в привычном мередарском платье синего цвета со звездами, она во все глаза смотрела на разворачивающуюся церемонию. В ее стране ничего подобного не происходило.
Эйдарис кивнул, и Кэл быстрым движением перерезал овце горло: нож натачивали хорошо, а Кэл знал, что делал. Животное задергало свободной ногой, но от этого кровь из горла хлестала только больше, скапливаясь в специальном углублении и стекая по желобкам алтаря. Жрец продолжал шептать молитвы, надежно придерживая морду овцы.
Кэл положил ритуальный нож и отошел к Эйдарису, став на полшага за ним.
Насколько знала Лисса, оба брата не приходили в восторг от церемонии крови, но спокойно ее воспринимали, как часть неизменного цикла жизни и смерти, часть ритуалов, что пропитывали стены императорского дворца и напоминали о том, что дракон на гербе — хищник.
Они с раннего детства присутствовали на гаданиях, а вот Лиссу впервые привели в храм крови гораздо позже. Она не помнила, как было раньше, но, став юношей, Эйдарис сам резал горло овцам. Император всегда присутствует, но не делает этого сам. Поэтому теперь обязанность перешла к Кэлу.
Говорят, когда Эйдарис еще не появился на свет, его мать была тем членом императорской семьи, кто резал горло животным. Может, и хорошо, что подобная женщина умерла при родах и не воспитывала Эйдариса — хотя эти мысли Лисса тоже никогда бы не озвучила вслух.
Ей не нравился ритуал, к тому же, она не выспалась. Лисса любила мягкую постель и теплые одеяла, а тут пришлось встать до рассвета: церемония проводилась не позже, чем солнце взойдет на высоту копья.
— С именем Аншайи, владычицы крови, мы смиренно просим богов открыть нам свои замыслы.
Богиня смерти Аншайя всегда считалась покровительницей справедливой жесткости, ее кроваво-красный цвет так отлично лег на драконьи крылья. И когда над дворцом воспарил герб клана, люди само собой стали считать покровительницей драконов именно Аншайю. Дед их не разубеждал.
Она была не только богиней смерти и крови, но еще и неизбежности — обратная сторона солнечного бога Фаррода, чей бег в сияющей колеснице по небу так же неотвратим.
Запаха крови не было, его перебивал густой смолистый аромат благовоний. Юные жрицы в темных балахонах бодро прошли перед собравшимися, помахивая кадильницами, из которых валил дым. Дея отшатнулась от неожиданности.
Лисса поддержала ее под локоть и уверенно не дала отойти еще дальше. Лицо Деи было бледным, и Лисса наклонилась к ее уху, чтобы шепнуть:
— Если не хочешь, можешь не смотреть на алтарь, дальше только хуже. Просто опусти взгляд, тебя сочтут скромной.
Увидев, что жрец проворно взрезает брюхо овцы, Дея последовала совету и опустила глаза. Распеваемые молитвы стали сильнее, инструменты зазвучали громче, а жрицы поставили на алтарь дополнительные яркие бумажные светильники обычного цвета, чтобы гадающий мог хорошенько всё рассмотреть.
В конце Долгой ночи церемонию проводили под открытым небом, но тут жрецу приходилось мириться с тем, что есть. Таковы традиции.
Он достал печень овцы и принялся ее рассматривать. Тщательно измерять пальцами, углядывая любой изъян, любой знак богов.
Лисса скучала. Она не видела смысла в кровавых гаданиях и не считала их необходимостью. Всё равно жрец изречет очередную глупость общими словами. Единственное приятное во всей этой церемонии — потом жертвенную овцу надлежало пустить на суп из баранины и раздать нуждающимся. В честь этого и к императорскому столу подавали баранину. Лисса ее любила.
Ни Эйдарис, ни Кэл не отличались особым трепетом перед богами — как и сама Лисса. Как она полагала, в этом они все в отца, который считал, что верный клинок из дымчатой стали и клан за спиной — куда надежнее неясных предзнаменований и расположения богов.
— Всегда рассчитывайте, что боги от вас отвернулись. И есть только вы.
Но народу нужны жрецы, а жрецам нужны ритуалы. Их мать тоже верила в богов и даже новую вышивку не начинала без короткой молитвы. Правда, не настаивала, чтобы дети посещали храмы на все праздники. Но пусть молча, но неодобрительно покачала головой, когда узнала, что с дочерью Лисса не проводила Обряд крови. Считалось, что он на здоровье ребенка. Лисса же решила, что нет смысла купать дочь в крови жертвенных животных — хотя даже в Мараане были храмы и жрецы крови.
С императорскими детьми, конечно же, подобные обряды проводили. Правда, Кэл всё равно рос болезненным ребенком, хотя отец не желал этого видеть. В его представлении, дети должны быть сильными и выносливыми, каким никогда не был он сам. Кэл часто болел, но упрямо тренировался и закалялся, так что рос крепким — пока не проявился первый приступ и не стало понятно, что от проклятия не спасет никакое здоровье.