Есть внутреннее золото, вернее, золото обладает реальностью внутренней и внешней, это очевидно для созерцательного разума, способного видеть одну и ту же «эссенс» в золоте и солнце. Здесь и только здесь корень алхимии.
Ее начало — в сакральном искусстве древнего Египта. Данная алхимическая традиция распространилась по всей Европе и Ближнему Востоку, повлияла, возможно, на весьма аналогичную традицию в Индии. Ее основатель — Гермес Трисмегист (Трижды Величайший), которого идентифицировали с богом Тотом древнего Египта — покровителем всех сакральных искусств и наук, наподобие Ганеши в индуизме. Слово «alchimia» происходит от арабского «al-kimiya», рожденного, очевидно, от древнеегипетского «kemi», относящегося к «черной земле»: так называли Египет и слово символизирует, вероятно, materia prima алхимиков. Не исключена коннотация греческого «chyma» (плавление). Во всяком случае, самые древние алхимические тексты сохранены на папирусах, датируемых последней эпохой египетской цивилизации. Отсутствие более ранних документов объяснимо — сакральное искусство алхимии передавалось только устно: необходимость письменной фиксации — первый знак декаданса или страха эвентуальной гибели традиции. Вполне понятно, что Corpus Hermeticum, обнимающий все тексты, приписываемые Гермесу-Тоту, дошел до нас не на египетском, а на греческом. И если спросят, почему в этих текстах ощутима типично платоническая лексика, мы ответим: можно с таким же успехом сказать, что сочинения Платона отмечены безусловной сигнатурой герметизма. Духовная потенция и широта герметических текстов доказывает: здесь подлинная традиция и ни в коей мере не псевдо-архаическая фабрикация. К текстам Corpus Hermeticum относится и так называемая «Изумрудная Таблица». Она представляется откровением Гермеса Трисмегиста и всегда почиталась арабскими и латинскими алхимиками сводом законов их искусств. Мы не обладаем оригинальным текстом, до нас дошли только арабские и латинские переводы — таково настоящее положение вещей, — но содержание текста — лучшее свидетельство его подлинности. В пользу египетского происхождения алхимии Ближнего Востока и Запада говорит следующее: серия технических процессов, имеющих отношение к алхимии и соответствующие символически выражения первоначально упоминались в папирусах финально — в книгах средневековья. Цели и проблемы вполне аналогичны: наряду с разнообразными рекомендациями по работе с металлом и приготовлении тинктур, так находятся рецепты по выделке искусственных драгоценных камней и цветного стекла — эти ремесла всего пышней расцветали именно в Египте. Впрочем, даже дух египетского искусства, его тенденция к извлечению из материи редких и таинственных «квинтэссенций», родственен алхимии.
Со времен античности можно различить два течения в алхимии. В одном — характера прикладного и ремесленного символика «внутреннего магистерия» проявляется как нечто параллельное профессиональной активности и упоминается только от случая к случаю; в другом металлургические процессы суть аналогии. Можно усомниться, что речь идет о двух разных дисциплинах — алхимии прикладной (неправомочно считающейся самой древней) и алхимии мистической, более поздней. В принципе, здесь только два аспекта единой традиции.
Спросим теперь, каким образом алхимия с ее мифологической основой интегрировалась в монотеистические религии — иудаизм, христианство, ислам? Поскольку присущая алхимии космологическая перспектива органически связана с древнейшей металлургией, ее адаптировали просто как науку о природе (physis) в самом широком смысле: точно так же ислам и христианство усвоили пифагорейскую традицию в музыке и архитектуре и ассимилировали соответствующую духовную перспективу.
С точки зрения христианской, алхимия — своего рода натуральное зеркало Откровения: философский камень, изменяющий низкие металлы в серебро и золото — символ Христа, возникновение этого камня из «необжигающего огня» сульфура и «перманентной воды» меркурия напоминает рождения Христа — Иммануила.
Христианская вера духовно оплодотворила алхимию, тогда как последняя привела христианство к пути «гнозы» посредством созерцания природы.
Еще легче герметика проникла в спиритуальную вселенную ислама, ибо его последователи всегда были склонны признать древние знание, которое под аспектом «мудрости» (hikmah) представляло наследие прежних пророков. В мусульманском мире Гермес Трисмегист часто идентифицировали с Энохом (Idris). Доктрина «единства бытия» (wahdat al wujud) — изотермическая интерпретация кодекса исламской веры — дала герметически новую духовную ось или, другими словами, вернула широту его духовному горизонту.
Как и всякая живая традиция, алхимия притягивает элементы, родственные ее собственному «космосу» — отсюда частая теоретическая интерпретация мифов и символов иных традиций. Однако она всегда хранит определенные черты, печать своей подлинности: это план «магистерия» в его разных фазах, описанный в специфических терминах и обозначенный чередованием «цветов».
Поначалу алхимия проникла в христианство из Византии, затем, более интенсивно, через завоеванную арабами Испанию. В мусульманском мире алхимия расцвела необычайно. Ябир Ибн Хайян, ученик шестого шиитского имама, основал в восьмом веке нашей эры школу, откуда расходились сотни алхимических текстов. И, вероятно, потому, что имя Ябира стало как бы гарантией подлинности традиции, автор Summa Perfectionis — итальянец или каталонец тринадцатого века — взял его себе под латинизированной фермой Гебера.
В эпоху ренессанса, вместе с великим вторжением греческой литературы, по Западу прошла новая волна византийской алхимии. В шестнадцатом и семнадцатом столетии были напечатаны многочисленные алхимические произведения, известные доселе в рукописях только малому кругу посвященных. Изучение герметики достигло новой вершины, но лишь для того, чтобы вскоре ослабеть и сникнуть. Часто считают семнадцатый век апогеем Европейской герметики. На самом деле, декаданс начался уже в пятнадцатом, прогрессируя одновременно с развитием западной мысли в сторону гуманизма и рационализма, поскольку зашатался самый принцип любой доктрины или метода, основанных на интуитивном познании. Правда, в течение некоторого времени непосредственно перед современной эпохой элементы подлинной гнозы, отображенные из области теологии в силу исключительно эмоционального движения позднего христианского мистицизма и агностического хода реформации, нашли прибежище в спекулятивной алхимии. Этим несомненно объясняются отзвуки герметической традиции в произведениях Шекспира, Якоба Беме или Иоганна Георга Гихтеля.
Спровоцированная алхимией медицина прожила дольше. Парацельс назвал ее «спагирией», что соответствует алхимическим «solve» и «coagula».
В общем и целом, европейская алхимия ренессанса и постренессанса имеет фрагментарный характер: это спиритуальное искусство, лишенное метафизических основ. Данное замечание особенно применимо к восемнадцатому веку, несмотря на то, что среди «сжигателей угля» числились такие гениальные люди, как Ньютон и Гете.
Нам кажется уместным заметить здесь весьма категорически, что не существует «свободомыслящей» алхимии, враждебной религии. Принимая человеческую симпатию со всеми ее достоинствами и ущербностью, любое спиритуальное искусство не может игнорировать путей спасения. Наличие дохристианской алхимии не доказывает ничего противного: алхимия всегда была органической частью традиции, обнимающей все аспекты человеческого бытия. Что касается истин, явленных христианством, более или менее скрытых от античности, алхимия могла их принять, не опасаясь самоубийства. Серьезно заблуждаются те, кто почитают алхимию самодостаточной религией или даже тайным язычеством. Подобная позиция парализует силы, собранные для реализации внутреннего магистерия. «Дух веет, где хочет», это верно, и нельзя догматически лимитировать его манифестации: однако он не веет там, где в средоточии — Духе Святом — отрицают одно из его откровений.