Пост состоит не в том только, чтобы есть редко, но в том, чтобы есть мало.
Не знаю как вас, уважаемый читатель, а меня эти слова своим величием просто приводят в изумление. Какая сила! Какая мощь! Какая красота! Перед этой фразой меркнет даже всеми любимое “Я помню чудное мгновение”. Такие афоризмы надо отливать в бронзе, высекать в граните, вырезать в мраморе[34]. Поистине, велик был чудный старец!
А наши бедные постники-иереи этого не знали. Увы нам, увы. Заметьте, в этой сногсшибательной фразе нет ни слова о постной пище. Может, не знал преподобный о ее коварных свойствах? Да нет, похоже, что знал. Потому и написал эти мудрые слова. Уж поверьте мне, грешному: даже если из всех постных самую постную пищу будете вкушать не только редко, но еще и мало, то совсем не много времени придется ждать того момента, как через кожу живота можно будет нащупать позвоночник.
Но тут ведь снова можно попасть впросак. Дело в том, что у каждого свои собственные представления о том, что обозначают слова редко и мало.
И тут дивный Серафим попытался предостеречь неразумных. Дальше он пишет: “Неразумен тот постник, который дожидается определенного часа, а в час трапезы весь предается ненасытному вкушению и телом и умом”.
Для тех, кто слишком поглощен борьбой с коварством постной пищи и не имеет поэтому времени вникать в тонкости, нелишне будет пояснить, что Серафим Саровский неразумным называет не того, кто “дожидается определенного часа” вместо того, чтобы поглощать пищу непрерывно, а того, кто “предается ненасытному вкушению”.
Вот так. Теперь остается только надеяться, что эти сведения тем или иным образом попадут в руки тех, чьи некогда стройные фигуры пали жертвой отвратительных свойств так называемой “постной пищи”, и эти достойные “пастыри душ и телес” смогут, наконец, достойно упасти и свои собственные телеса.
Если же перейти к более серьезному тону, то приходится признать, что тут веселого мало. Несмотря на многочисленные труды Отцов церкви на эту тему, православие утратило как глубину понимания сути пищевого поста, так и сами постнические традиции. Одни заявляют, что для поста им требуются манго, ананасы и бананы, причем в неограниченных количествах. Другие приобретают для употребления — вместо настоящих — соевые сметану, котлеты, бифштексы, майонез и еще Бог весть что. Иные считают, что пост — самое время для питья пива. Четвертые изобретают еще какой-нибудь велосипед. И если подходить к этому с формальной точки зрения, все это вполне допустимо.
И все это делается с одной-единственной целью: сделать так, чтобы пост прошел как можно незаметнее. Для телесных ощущений. То есть чтобы как можно больше ослабить, а в идеале — вообще избежать тех ощущений, которые возникают в теле по-настоящему постящегося.
Но все дело в том, что пост и предназначен для этих ощущений! Именно ради них он и предпринимается. Вернее, ради того процесса очищения, который этими ощущениями сопровождается. А если этих ощущений нет — или почти нет — тогда и очищения нет.
Самое интересное, что формально это многие вроде понимают. Но на деле это понимание к практике прилагать не торопятся. И причин тут, наверное, несколько.
Во-первых, для большинства людей, понятие очищения является чем-то весьма абстрактным. Очищение от чего? От грехов, по их мнению, они очищаются на исповеди. И отчасти это, по-видимому, так и есть. Но в таком случае, для чего же нужно отшельничество, пустынничество, молчальничество, затворничество, столпничество, наконец? Это что же, блажь такая была у Святых, что они все это на себя брали, им что, исповедаться негде было?
Проще говоря, современные православные утратили понимание сути процесса очищения, причин его необходимости и методов его осуществления. Не говоря уже о признаках протекания этого процесса и ощущениях, неизбежно его сопровождающих.
Во-вторых, православные перестали понимать, что такое Православие вообще, какие цели оно перед ними ставит[35], и какими способами этих целей можно достичь. Основная масса полагает христианскую религию не более чем средством разрешения бытовых и житейских проблем и достижения незначительных сиюминутных целей. Этот процесс обессмысливания православия нашел свое отражение в так называемом “обрядоверии”. (А обрядоверие, формально сохраняя еще внешние атрибуты и признаки Христианства, по своей внутренней сути является идолослужением.)
34
Возможно, не всякий разделяет это мое восхищение. Что ж, это вполне закономерно. Я помню, был у меня в ВУЗе такой предмет — ТФДП. Теория функций действительной переменной. Ничего более чудовищного — с моей точки зрения, разумеется, — мне в математической области, пожалуй, не встречалось. Но видели бы вы, в каком нечеловеческом экстазе пребывал читавший нам лекции профессор, выведя какую-нибудь очередную умопомрачительную формулу. Порой от этого он приходил в такое возбуждение, что казалось, что вот-вот у него начнется припадок, и надо будет вызывать «скорую».
Это я к тому, что, как правило, по достоинству красоту любой формулы может оценить только специалист.
35
Из тех же, кто начинает об этих целях догадываться, некоторые до такой степени пугаются, что начинают «открещиваться» от православия и христианства как от чумы. И действительно, для человека, любящего материальный мир, требования, накладываемые Христианством, представляются абсолютно невыносимыми. Ведь Христианство требует от человека всю его жизнь, без остатка. «Или вы думаете, что напрасно говорит Писание: "до ревности любит дух, живущий в нас"?» (Иак.4,5)