Он выхватывает его, чуть не порвав цепочку.
— Это что? — ворчит мужчина и, повернув голову, сплёвывает на землю.
— Это всё, что у меня есть, — говорю я ему дрожащим голосом.
Опережая мои движения, он хватает меня под руку. У него гнилые зубы, а изо рта несёт алкоголем.
— Отойди от неё! — кричит Кир, переходя к активным действиям. Одним движением он выхватывает меч у женщины, пинает мужчину и погружает меч тому в живот. Его кровь, отвратительно тёплая, льётся спереди на корсаж моего платья. Тело резко падает на камень.
Кир перехватывает мой взгляд, и я вижу, как его глаза округляются в испуге. И затем — во второй раз за этот вечер — мой мир меняется навсегда.
Сказать, что маленький кинжал женщины входит в мою спину, — не сказать ничего. Вспышка боли. Я чувствую, как входит нож, чувствую, как он царапает кость, чувствую горячий поток крови, льющийся по моей спине, вырываясь в унисон с моим сердцем.
Кир отталкивает от меня женщину. Она тяжело падает с сильным ударом головы о камень. И не встаёт.
Я падаю на колени, смотря на ярко-сияющую луну, словно в этот момент не произошло ничего ужасающего.
Я чувствую обнимающие меня руки Кира, чувствую его приближающееся дыхание, когда он наклоняется зажать рану, а моя алая кровь течёт сквозь его белые пальцы.
Сквозь туман я вижу, как он разрывает свою тунику и достаёт маленький флакончик. Мир темнеет, и мои глаза закрываются.
— Я спасу тебя, Сера. Не оставляй меня! — он капает немного жидкости из пузырька на кончик пальца и прижимает его к моим губам.
При первой капле жидкости на языке я кричу от боли.
— Что это за яд? — задыхаюсь я.
— Это эликсир, — поспешно объясняет он. — Мы с отцом создали его во время Чёрной Смерти. Он заразился, и мы использовали это для его спасения. Тело, которое ты знаешь, — не его с рождения.
Я чувствую, как что-то обжигает моё горло.
— Горячо!
— Это серебряный шнур, связывающий твою душу с твоим телом, — быстро поясняет он, — а эта микстура распутает узел. Вскоре ты освободишься.
Чувство невесомости охватывает меня, и кажется, что я словно дрейфую по небу, словно могу с радостью соединиться с планетами в их бесконечном пути.
— Сера. Не уходи, — я слышу голос Кира, но он всё менее значителен. Хочется объяснить ему, что я иду к звездам, и он может пойти со мной.
Когда он берёт женщину в лохмотьях, я пробуждаюсь от своих мыслей. Он хочет, чтобы я поцеловала её.
Какая нелепая, отвратительная идея. Она же мертва? Я мертва?
«Нет», — медленно осознаю я, возвращаясь на Землю. Она жива, просто потеряла сознание при падении. Не знаю почему, но я слушаюсь Кира. Я целую её, пока не ощущаю что-то сладкое. И тогда мир будто взрывается. Раскаты грома звучат, будто целый флот стреляет из своих орудий. Я изменяюсь, проносясь сквозь пространство и время, снова и снова. Удивительно, но боль исчезла.
— Сера, открой глаза, — командует Кир.
С большим усилием я повинуюсь. Всё выглядит как-то неправильно. Я вижу моё тело, лежащее на камнях, бледное и холодное, и пропитанное кровью платье.
«Я призрак», — ужасаясь, думаю я. Это единственное объяснение. Только, однако, когда я тянусь, то рукой касаюсь собственной щеки. Но это не моя рука: грязная, со сломанными ногтями. Теперь я — та грязная воришка.
Я вскакиваю на ноги с из ниоткуда взявшейся энергией.
— Я не понимаю.
Кир стоит передо мной.
— Сера, ты жива. И если я всё сделал правильно, тебе больше никогда не придётся умирать.
— Но моё тело...
Мгновение Кир колеблется, размышляя. Затем он поднимает моё тело и отпускает в Темзу. Оно приземляется с негромким плеском.
— Это единственное, что ты оставишь позади. Твоё новое тело — другое, менее человеческое или связанное с твоей душой. И когда ты сама решишь, оно может разрушиться.
Слова Кира врываются в меня, но я не понимаю их смысла.
Тогда я слышу испуганный голос моей мамы, разрывающий тишину улицы.
— Серафина Эймс! Сера, где ты?
Кир дёргается. Он хватает меня за руку, из меня вырывается звук.
— Серафина, мы должны уходить.
Не зная, что ещё делать, я бегу за ним.
— Прощай, — шепчу я своей матери, но она не слышит. Она больше никогда не увидит свою дочь.
Глава 1
Сан-Франциско
Наши дни
Этот день был на удивление тёплым для поздней осени в Сан-Франциско. Утренний туман медленно поднимался, и солнечные лучи касались моей бледной кожи, не согревая. В течение всего прошлого года я оставалась бледной вне зависимости от продолжительности солнечных ванн, и мне постоянно холодно. Это всегда означает, что смерть рядом. Я одолжила это тело у ада, и теперь он, наконец, хочет вернуть своё.
Я морщусь, откинувшись на один из шезлонгов, расставленных вокруг бассейна на крыше моего дома; хрупкая стеклянная башня голубого оттенка выступает над районом СоМа[2]. Блики солнечного света на воде слишком ярки для меня, даже если я смотрю на неё сквозь стёкла солнечных очков. Я моргаю, наблюдая за путешествием колибри на крышу, куда она летела безумными зигзагами между рубиново-красными цветками Дневной красавицы[3], купленными мной в местном супермаркете. Я всегда удивляюсь, когда птицы появляются здесь, на двадцатиэтажной высоте в центре города. Как колибри узнала, что здесь цветы? Это инстинкт или слепая удача?
Если я попытаюсь улететь, повезёт ли мне найти то, что я ищу?
Жизнь — словно вечная простуда, боль проникает в меня от макушки до кончиков пальцев, не прерываясь, с постоянным интервалом, одышка сопровождает каждую минуту, сделав выбор за меня. На этот раз моё тело устало так же, как и моя душа. Я тащила это тело через весь земной шар целых шестьсот лет — пришло время отпустить эту жизнь и идти дальше. Я бы солгала, сказав, что в ужасе, но мурашки бегут по коже всякий раз, когда я думаю об этом, — прошло слишком много времени с тех пор, как я рискнула вступить в неизвестность.
— Я знаю этот взгляд, о чём ты думаешь?
Шарлотта, моя лучшая подруга, входит через стеклянные двери на площадку. Она несёт поднос с ледяным чаем: влажные капли уже стекают по стеклянному стакану, образуя замысловатые узоры. Когда я беру один, маленькая капля падает на пол и тут же исчезает, превращаясь в пар.
Я поднимаю солнечные очки на свои тёмные волосы и улыбаюсь Шарлотте.
— Ничего, — лгу я, — просто нежусь на солнышке.
Я не могу рассказать свои планы о смерти даже Шарлотте. Кир никогда не позволит мне уйти. Не без борьбы, в которой я, конечно же, проиграю. Больше всего я хочу освободиться от человека, удерживающего меня своими кулаками, словами и железной волей, — человека, сделавшего меня такой, какая я сейчас.
Шарлотта прищуривается, но ничего не говорит: после двух столетий дружбы я знаю, что мне не скрыть от неё правду, как и что она не будет спрашивать. Вот и солнце, но я не могу себе позволить думать об оставленном позади в случае удачного исходного плана.
Перемещаясь по площадке, Шарлотта предлагает напитки другим нашим гостям. Джаред достаёт флягу, чтобы оживиться: он выглядит слегка по-пиратски — дань прошлому — именно им он был, когда я впервые встретила его в тысяча шестьсот шестидесятом году, — с рядом шипов и кольцом, тянущимся вдоль уха, словно скалистая береговая линия.
Амелия со светлыми волосами, блестящими на солнце, отказывается; её шоколадный загар резко контрастирует с моей молочно-белой кожей.
Когда Шарлотта подходит к Себастьяну с длинными дредами, заплетёнными в низкий конский хвост, её лицо озаряет смущённая улыбка. Он опирается на оранжевые перила, окружающие палубу. Я замечаю, как его пальцы, взяв чай, задевают Шарлотту, заставляя ту тряхнуть головой, скрывая лицо под гривой медных завитков. Девушка чуть смущается.
Я всегда любила её красные волосы, так похожие на её собственные. Каждый из нас проводил подобный опыт, когда Кир сделал нас Воплощёнными, и мы прошли сквозь время, пробуя различные тела. Старые, молодые, женщины, мужчины, — но, в конце концов, поняли про путаницу этого опыта и предпочли остаться в самых похожих на наши бывшие «я» телах. На протяжении веков я оставалась самой собой: карие глаза, длинные каштановые волосы.