Но больше, чем загадка Физз, — когда я выбрался на поверхность из водоворота дневников в самом конце тысячелетия — меня все еще волновала загадка Катерины. Несколько миллионов слов спустя, прочитав и перечитав мои записи, я не мог отделаться от назойливого чувства, что история не закончена. Не произнося этого вслух, я начал чувствовать, что был последним героем — последним? — в этой саге. Но какая у меня была роль, что мне нужно делать — я понятия не имел.
Я чувствовал, что дневники подвели меня к краю чего-то, но теперь я должен был действовать сам.
Усилил мое беспокойство тот факт, что ночные свидания превратились в мучение. Я больше не чувствовал себя подвластным какому-то чувству, а скорее дичью, на которую охотились. Я отправлялся спать со страхом, и оказывалось, что мой ужас, по большей части, имел под собой основание.
Ее лицо теперь всегда было искажено гневом, и в ее требованиях звучала настойчивая злоба.
Я просыпался каждое утро, чувствуя себя изнасилованным.
Я плохо спал по ночам и вовсе не спал в течение дня.
Меня начала охватывать дикая паника. Дневники закончились, но я не мог двигаться дальше. Мне нужен какой-то финал, но какой? И как? Все жизни — это беспорядочные нити, и бесполезно пытаться связать их в крепкие узлы. Моя стала такой бессодержательной, полной призраков, что ее начала покидать жизненная сила.
Через месяц после того, как я прочитал последнее слово на последней странице, однажды утром я сидел на подоконнике в незаконченном кабинете, рассеянно глядя на двигающийся туман, с тяжелой головой от недосыпания, и вдруг меня посетила мысль. Я немедленно кинул одежду в сумку, сел в джип и поехал к Рудрапуру, там, повернув направо в Кашипур, начал спрашивать у прохожих совета. Меньше чем через два часа после отъезда из Гетии я несся по зеленым рисовым полям, мимо навязчивых цапель, рядов прямых тополей, направляясь в Джагдевпур.
Скорость забвения всегда недооценивают.
Город навабов, дворцов, великолепных и официальных, охот, парадов, гаремов и смертной казни, город Джагдевпур превратился в рассыпающийся ночной кошмар. На дороге попадались кучи смолы. Прежде чем я добрался до места, небо усеяли минареты и зубцы стен в сарацинском стиле. Первое, что я заметил, когда въехал в город, были открытые сточные канавы, полные грязи, которые осматривала своим рылом черная свинья с грубой щетиной. Старики медленно крутили педали рикши, перевозя одетых в бурку женщин. Яркие афиши индийских фильмов висели повсюду.
В ветхой чайной рядом со старым автобусным депо ―мухи и мусор были повсюду — я стал расспрашивать местных жителей. Собравшиеся мужчины ―многие из них мусульмане, у некоторых были бороды без усов, у других — тюбетейки — смотрели на меня с откровенным любопытством, Один показал дорогу; другой спросил:
— Вы профессор?
— Проедешь через высокую разваливающуюся арку, там не будет ни ворот, ни стражи, чтобы задержать тебя.
Огромная территория дворца была пустошью, заросшей кустарником, за исключением старого баньана с сотней висящих в воздухе корней и парочки фикусов. Старые деревья погибли, а новых никто не посадил. Низко наклонив голову, тощий скот поедал кустарник.
Дворцы были пустой оболочкой без мебели, их стены были лишены всех украшений, двери и окна отсутствовали. Всего было три дворца: один очень большой и два поменьше. Я припарковал джип напротив самого большого и прошел по ним всем; звуки моих шагов гулко разносились среди воркования голубей. Все вентиляционные отверстия служили местом жительства для птиц, а полы были усыпаны их пометом.
В некоторых комнатах — поменьше — были временные двери; очевидно, их починку оставили на потом: к ним были прикручены грубые шурупы, чтобы они закрывались. В этих комнатах стоял кислый запах шкур животных, смешанный с тяжелой вонью коровьего помета и козлиного дерьма. В углу лежали кучи соломы и корма, к мозаичному старинному полу были прибиты железные столбы, чтобы можно было привязывать цепи.
Многие из комнат с потолками высотой в пятьдесят футов были похожи на пещеры, которые могли вместить тысячу людей. При взгляде на них я удивлялся, какое тщеславие должно быть у человека для такого роскошного подтверждения. Штукатурка на стенах слезала, словно кожа; все колонны были разбиты; украшения сломаны; дерево с балюстрад снято и разграблено. Крепкие железные крюки в потолке говорили об отсутствии люстр, и ванные были лишены своего первоначального предназначения, сантехнику разобрали, мраморную плитку выломали. Деревья сами проникли сквозь щели в стенах — многие из которых были фикусами — в будущем они развалят дворцы на части.
Разрушение начинается в период создания.
Дворцы были расположены на высоких постаментах — растения уже подняли их — и мне пришлось идти вверх через широкий пролет лестницы к главным дверям. Там имелись большие внутренние дворы с крытыми верандами, спрятанными за рядами резных колонн. Когда-то внутренние дворы украшали деревья рядом с мраморными фонтанами. Теперь их вскопали, словно клумбы, чтобы выращивать баклажаны и зеленый перец.
Некоторые из маленьких комнат в дальних крылах были обитаемы. Я увидел занимающуюся уборкой женщину и играющих детей, ловко разбрасывающих кучки деревяшек ударом запястья. Их движения только усиливали впечатление уединенности. Из любопытства они повернулись, увидев меня, и я подумал, что разумней будет не искать встречи. В одном из маленьких дворцов было множество одинаковых комнат, у которых отсутствовала передняя стена. Это, вероятно, был собачий дворец. Здесь тоже сохранились остатки фонтана во дворе.
Вскоре я устал от пустоты и развалин. Я с трудом пробирался через обломки дворцов и избегал всех темных внутренних крыльев и верхних этажей. Я вышел наружу, и жаркие лучи солнца обрушились на меня.
Вокруг баньана была цементная площадка и колодец. Я полил холодной с запахом глины водой себе в рот, держа чашку высоко, позволив воде расплескаться по моему лицу и груди. Затем я сел и стал ждать. Я не знал чего. Я не видел следа присутствня коттеджа. Возможно, он находился где-то еще. Весь дворец выглядел совершенно мертвым, и было трудно представить его таким, каким он был в дневниках Катерины.
Я свернулся на гладком цементе и заснул; мне приснилось, что она скачет на лошади и тащит меня сзади. На ней было развевающееся белое платье и свободная шляпа. Чем больше я протестовал, тем быстрее она скакала, оглядываясь все время на меня с загадочной улыбкой. Теперь я подпрыгивал в явном отчаянии, мои ноги бились о землю, готовые вот-вот подвернуться; мое сердце чуть не разорвалось на части. В тот момент, когда я решил, что умру, она отрезала канат, к которому я был привязан, и я рухнул под баньан и потерял сознание.
Когда я пришел в себя, я все еще лежал там, и тени начали удлиняться. Отряды длиннохвостых попугаев направлялись на ночлег в зеленые заросли, проверяя звуковой барьер своими пронзительными криками. Последние голуби сели отдохнуть на карнизы дворца. Я вылил еще один поток холодной воды себе в рот и на лицо и пошел к джипу.
Капот был слишком горячим, чтобы садиться, поэтому я поднялся вверх по широкой лестнице и сел в тени высоких стен дворца. Солнце теряло свой красный блеск, когда у основных ворот появился велосипедист. Ему потребовалось почти десять минут, чтобы добраться до огромного заасфальтированного двора, где была припаркована сотня машин и колясок. Он ехал на старом велосипеде «Атлас» с ритмичным щелканием — там отсутствовало несколько подшипников; на его ручке был прикреплен маленький фонарик с динамо-машиной на заднем колесе. Я встал и помахал ему рукой, и он изменил направление своего движения.
На нем были брюки, плюшевая рубашка и бандана, повязанная на лицо, чтобы защищать его от пыли. Когда он снял ее, его рот оказался окрашен в темно-красный цвет сока паана. Прежде чем он смог сказать слово, он выплюнул в угол лестницы густой кровавый поток, брызги от которого почти запачкали мои штаны. Я объяснил ему, что хочу видеть кого-нибудь, кто помнил наваба.