Спустя какое-то время он сказал:
— Моя мать была хорошей женщиной. Очень хорошей женщиной. И моя мать любила ее. Она очень любила ее. Больше, чем собственных детей, больше, чем нас. Моя мать служила ей всю свою жизнь как рабыня. Она готовила, убирала для нее; когда ей было плохо, она мыла, купала, переодевала ее. Каждую минуту своей жизни, днем и ночью. Иногда госпожа звала ее, а мы просили молока или еды, но моя мать оставляла нас и бежала к ней. Все эти педики лгут, если говорят, что моя мать сменила религию из-за нее. Мэри сменила ее, потому что все эти ублюдки привыкли обращаться с ней как с животным и относиться к моему отцу как к скоту, относиться к нам как к помету животных. Этот высокомерный маадерход Гадж Сингх даже не позволял своим детям играть с нами. Мы были насекомыми, тараканами, отбросами. Она пришла к Иисусу не из-за мэмсахиб, а чтобы заслужить уважение других людей. И Иисус дал ей уважение. Иисус дал нам всем уважение. Я сидел и разговаривал с тобой так, потому что Иисус дал мне уважение. Они все дети ублюдков, Иисус дал мне уважение.
Тафен сам приводил себя в ярость и вызвал печаль. Стефена трогала его собственная история.
Я подождал какое-то время, затем спросил:
— Стефен, как она умерла?
Взяв себя и руки, Тафен ответил:
— Он убил ее. Маадерхорд убил ее. Гадж Сингх думал, что был главным Ромео в ее жизни. Этим проклятым Ромео. Он был дьяволом, который привык контролировать ее. Этот ублюдок добавлял странные вещи в ее еду, которые оказывали на нее плохое воздействие. Именно он отравил наваба и привез ее сюда. Моя мать обычно говорила, что первый сын наваба был редким и великим человеком, махатмой. Всегда делал хорошие вещи для бедных и нуждающихся. Он был единственным, кто вернулся из Англии, кто дал моей матери и отцу работу в доме. Больше никто во дворце не позволял им приближаться к себе. И Катерина, мэмсахиб, любила ее. Всегда держала ее поближе к себе. Когда моя мать пришла к Иисусу, именно она назвала ее Мэри. «Это имя матери Иисуса, — сказала она, — никто не посмеет плюнуть на тебя».
— Стефен, я понимаю. Но почему он убил ее?
— Потому что она не хотела его больше. Госпожа болела им, она устала от него. Он использовал ее, обманывал ее, и после стольких лет мемсахиб, наконец, увидела правду Она поняла, кто действительно заботился о ней. Ты знаешь, что Катерина даже не позволяла его детям входить в дом, потому что они обычно воровали вещи. А мы? Мы могли входить и выходить, когда пожелаем. Она любила нас. Госпожа обычно говорила: «Этот Стефен, он станет прекрасным священником, когда вырастет! Я вижу это. У него есть интерес в глазах».
Я посмотрел на Дамианти. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, ее лицо было бесстрастным.
— Стефен, это недостаточная причина, чтобы убить кого-нибудь, — сказал я. — Он ничего не достиг этим.
Тафен разозлился. Он опрокинул стакан в горло, наполнил его снова и снова выпил его залпом. Затем, глядя на мне прямо в глаза, Стефен закричал:
— Ты думаешь, что мы убили ее. Именно это ты думаешь? Вот что однорукий ублюдок пытается внушить тебе? Позволь мне сказать, что мы даже не знали, что она оставила нам поместье. Но его отец, проклятый Ромео, знал. Потому что госпожа рассказала ему. Чтобы поставить его на место. Чтобы показать ему, что все изменилось. Что она разгадала его замысел. И Гадж Сингх не смог этого вынести. Он думал, что мемсахиб принадлежит ему. Катерина всегда была его рабыней. Он всегда давал ей гашиш, чтобы помутить ее разум. И он также подмешивал ей дхатуру, несколько зерен каждый раз. Иногда он давал ей так много, что она даже не понимала несколько дней, что делает или говорит. Кто приглядывал за ней? Кто? Моя мать. Моя мать. Мэри! Банно-Мэри! Мать Иисуса!
Тафен снова наполнил свой стакан. Я ждал. Он еще не закончил.
— И она в конце концов отрезала руку этого бандита. Маадерход накачал ее гашишем, а затем он послал мальчика, чтобы взять вещи из дома, а госпожа увидела его и ударила тростью со стальным наконечником. Посох разрезал его руку, и череяз три недели рука стала нагнивать, как его злые мысли. Им пришлось отвезти его в госпиталь миссии и отрезать руку. Какой же он негодяй всего с одной рукой! С двумя он стал бы настоящим мерзавцем!
— Она не оставила ему — им — ничего? — спросил я.
Теперь Тафен начал кричать:
— Они достаточно из нее высосали. Высосали ее тело и ее душу, забрали все ее вещи. Что еще она могла дать им? Ты знаешь мэмсахиб Катерину ―ее не волновали богатства и имущество. Она оставила все, когда ушла из дворца наваба. Ее волновала любовь, Настоящая любовь. Она отдала все за нее. Но это ублюдок Ромео предал ее. Гадж Сингх разбил ей сердце. Он заставил ее страдать. Этот ублюдок бросил ее дочь. Да, сэр, он бросил ее дочь. Сказал ей, что она была не его и не ее. В последние годы она обычно плакала по девочке. Катерина обычно плакала с утра до ночи. Реки слез. Они проделали борозды на ее лице. Но это было все слишком поздно. Гадж Сингх вел себя как дьявол. И Иисус наказал его за это. Он забрал руку его сына. И тогда ублюдок Ромео так обезумел, что отравил ее. Отравил ее этим проклятым блюдом пудинакарма! Так же, как он это сделал с сыном наваба, с хорошей порцией дхатуры! Каждый день по десять зерен. Свел ее с ума понемногу. Затем в один день сто зерен. Кхаллас! Все! Конец! Все кончено!
И затем Тафен обезумел.
Он встал на ноги, шатаясь, и начал вопить:
И ты пришел сюда с этим чертовым конским хвостом и хорошеньким задом и обвиняешь меня! Мы страдали! Госпожа страдала, и мы страдали! И только потому, что мы стали бедными и нам пришлось продать тебе наш дом — ее дом, — ты думаешь, что у тебя есть право приходить и задавать нам своп глупые вопросы! Убирайся отсюда, прежде чем я возьму свой горячий лоллу и вставлю тебе в yxo! Убирайся, ублюдок!
Его глазные яблоки погрузились в красное море. Он зашатался, как бамбук на сильном ветру. Если бы я остался еще на несколько минут, Тафен упал бы на пол,
Но я узнал то, что хотел. Он кричал мне что-то вслед.
— Стефен, ты — собака, сказа я и ушел.
Снаружи Дамианти сказала:
— Тафен страдал. Он не хороший парень. Но он и не плохой парень тоже. Мы все такие. Порой люди, порой животные.
— Что насчет дочери? Кто убил ее? ― спросил я
— Нет, я ничего не знаю об этом. Но вы знаете, он просто болтает.
— Они всегда ненавидели друг друга?
— Ненависть похожа на какую-то странную любовь. Они никогда не разговаривают, но помогают друг другу. Много лет назад у Тафена была ссора с бакалейщиком в Бховали, мой муж оскорблял его мать и сестру, пока не потерял голос. Вечером бакалейщик с друзьями пришел к нам, чтобы разобраться с ним, но однорукий встал между ними с топором в руке и попросил их уйти, если они не хотят враждовать с ним. И когда вы дали нам деньги за дом, Тафен завернул десять тысяч рупий в кусок газеты и оставил их на постели Ракшаса. Это между ними двумя. Они знают друг друга с детства. Тафен может проклинать его весь день, но он закричит на меня, если я что-нибудь скажу.
Тафен завопил в доме:
— Дамианти! Он пытается залезть тебе под сальвар? Скажи ублюдку, что мой голлулоллу сделает такую большую дыру в его ухе, что птицы будут влетать и вылетать из него, напевая рождественские гимны!
Собаки не лаяли мне вслед. В воздухе не было запаха пантеры, и они улеглись спать. Прогулка мимо дубов в молчании ночи, наполненном насекомыми, вызвала у меня мрачное чувство. На секунду на дороге воцарилась тишина, не раздавалось даже звука работающего двигателя. Так я мог бы гулять здесь сотню лет назад среди темной трагедии, которой не понимал. Луна стояла высоко и озаряла холмы своим светом. Мне потребовалось несколько минут, чтобы добраться до поворота дороги, где начиналось мое имение.
Вверху надо мной возвышался дом, молчаливый и темный, с окнами, напоминающими внимательные глаза. Какие-то ночные птицы шумели в верхних ветках Тришула. Я стоял у нижних ворот у флигеля. Он был закрыт, поскольку Пракаш спал наверху. Именно здесь Стефен встретился с дьяволом много лет назад, и его спасли фары грузовика. Именно отсюда Гадж Сингх выходил каждую ночь, поднимался по задней тропе, по каменным ступеням, оловянной крыше, направляясь к женщине, утонувшей в любви и желании.