Мне понадобилось несколько минут, чтобы объяснить ей, кто я такой. Тетушка умерла. Женщина была ее приемной правнучкой, и она слышала обо мне. Было ясно, что ей бы хотелось увидеть мое удостоверение личности, но я полагаю, вы не спрашиваете его даже у таинственных родственников, которые охотились за мертвыми ночами на высоких горах.
Из дома исчез «Грюндиг»; большой красный холодильник сменил белый маленький; в качестве мебели служили все те же плюшевые диваны и стеклянные столы; и вместо горного пейзажа теперь висело большое изображение распускающего слюни младенца.
Неуверенно остановившись возле обеденного стола, она предложила мне чаю, но я захотел сходить в ванную. Там была одна с двумя дверьми. В ванной больше не было белого убежища, которое мы так часто искали. Плитка, горшок, раковина — все сменили на различные оттенки зеленого цвета. Зеркало над раковиной выросло в шесть раз по сравнению со своим прежним размером.
Я посмотрел в него и не смог увидеть мальчика, каким когда-то был.
Я постарел.
В моей бороде появились неровные седые волосы, и в моем хвосте были серебряные пряди. В большой армейской парке я выглядел словно уставший солдат, вернувшийся домой с войны. Я посмотрел в свои глаза и начал плакать.
Я не делал этого со времен моего детства, и я плакал, плакал и плакал, пока внутри меня ничего не осталось.
Ни любви, ни страсти, ни воспоминаний, ни желания.
Дели, Хапур, Гархмуктешвар, Гаджраула, Мурадабад, Рампур, Биласпур, Рудрапур, Халдвани, Катгодам, Джеоликоте, Гетия. Магическая мантра нашей жизни. Я медленно ехал в тумане и был рад добраться до гор. Даже несмотря на то что дорога на Найнитал была переполнена машинами перед праздниками, я почувствовал, как спокойствие нахлынуло на меня, как только «Джипси» начал подниматься на холмы. Когда я доехал до развилки у Первой дороги, меня охватила внезапная уверенность, что я найду ее там. Сумасшедшее счастье наполнило меня, и я пронесся через мост Биирбхатти, мимо железного вымени бетонной коровы около ашрама, мимо скопища стареющих серебряных дубов у подножия санатория, повернул и оказался дома.
— Она здесь? — спросил я Пракаша, который закрыл за мной ворота.
— Кто? — поинтересовался он.
За ним стоял Ракшас, хранитель темных секретов.
Я отсутствовал только несколько месяцев, но мне показалось, словно я вернулся спустя долгое время. Растения Физз стали еще больше; дом находился в еще худшем состоянии, чем раньше; уменьшавшиеся кучи песка и гравия тоже исчезли. Я отдал Ракшасу голубую замшевую куртку, которую купил для него, и сказал, что ее послала его сводная сестра.
— Унаследовала ли она красивую внешность своих родителей? — задал вопрос Ракшас.
— Да, конечно, — кивнул я
Этой ночью я сидел на террасе, пил виски и смотрел на дорогу. Ночь была ясная, и всю долину заливал свет. В небе было больше звезд, чем раньше.
«Вы можете их сосчитать, сэр?» — «Да, три миллиона двести семьдесят тысяч семьсот тридцать три звезды». — «Бинго! Она твоя. Она будет дома, как только вы увидите последнюю и выберете».
Я играл в игру, гадая, какое транспортное средство едет к нам из Джеоликоте. Была ли она в этой машине? Или в этой? Рев двигателя поднимался подо мной, затем исчезал за выступом, вновь появлялся позади меня через несколько минут, затем затихал где-то у падао. Мой зуб снова начал болеть, и я решил ваглушить боль виски.
Козодой начал говорить на своей азбуке Морзе. Прошли часы, и бутылка виски опустела, а его голос становился все громче и громче, напоминая удары барабана вселенной.
Ток. Ток. Ток.
Вскоре мне показалось, что он стучит по моей голове, мне захотелось спрыгнуть вниз на террасу, добраться до кустов лантаны и свернуть ему шею.
Пракаш разбудил меня поздно утром с яйцами и чаем. Я немного шатался после виски и не помнил, как пришел в спальню. Я затянул волосы резинкой и вышел. Небо было высоким и бледно голубым. Солнце ослепляло. Мне пришлось отступить назад в дверной проем в приступе тошноты.
Мой зуб все еще болел.
После горячей ванны я спустился на нижнюю террасу и сел на скамейку из красного камня под Тришулем. Там, в тени, было холодно. Багира села рядом, купаясь в солнечных лучах. Я заметил, что великий часовой Шивы — растение Карпетсахиба — тоже стареет. Несколько веток с наветренной стороны упало, другие выглядели хрупкими, и их кора приобрела чешуйчатую бледность старости. Снизу дом тоже выглядел старым, его незастекленные окна были похожи на слепые глаза старика, его выцветшая красная крыша ― на ветхую шляпу.
Майкл-укол вошел через нижние ворота, неся маленькую розовую пластиковую коробку. Он был красивым мужчиной с аккуратно подстриженными волосами и усами, проворным шагом армейского офицера, теплой улыбкой крестьянина. Я мог представить пациентов, благодарных ему. Семя Банно-Мэри и Питера-Рам Аасре хорошо расцвело. Он принес мне рождественский ромовый пирог.
— Как вы поживаете, сэр? — спросил он. — Если позволите, вы выглядите не очень хорошо.
— Я в порядке, Майкл. Просто слишком часто поздно ложился. Как Стефен?
— Приходит в себя после Рождества, сэр. Знаете, сэр, мой отец всегда приходит в себя после Рождества.
Он взял меня за запястье и начал слушать мой пульс. Затем Майкл приложил тыльную сторону своей ладони к моему горлу.
— Майкл, у меня болит зуб, — признался я.
— Сэр, с вами не все в порядке. Вам нужен укол.
— Майкл, вы можете мне сделать один против глубокого несчастья?
— Простите меня, сэр, — покачал он головой.
— Майкл, просто сделайте его. Но после него вам придется показать мне могилу мадам.
Мне не удалось найти ее среди сосен и дубов на горном выступе, потому что она была спрятана в разваливающемся оловянном сарае позади дома Тафена, рядом с ямой бутылок, которую он постоянно наполнял. Когда Майкл-укол открыл гниющую дверь, внутри началась паника. Свет проникал только из щелей в олове. Там не было окон. Мы подняли обвисшую дверь и полностью открыли ее, впустив солнце. Мы отодвинули в сторону напиленные и сложенные дрова; там была только одна плоская мраморная плита. Сын сказал, что его отец разобрал остальные надгробные камни и продал их. Я вышел наружу, наполнил старую банку водой несколько раз и вылил ее на плиту, чтобы смыть грязь и пыль.
Плотным черным готическим шрифтом с многочисленными завитушками было выгравировано:
Кто смог удержать огонь?
Кто может знать алхимию желания?
Внизу было написано:
Катерина из Гетии, жена Сиеда, дочь Джона.
Умерла в 1942 году.
У этого цветка была форма колокола, прекрасного красного или белого колокола, и, как все великие растения, он был похож на людей: наделенный различными настроениями, способный в равной мере на добро и зло.
Он дает листья и семена.
Можно курить его в чиллуме; можно добавлять в блюдо; можно заваривать чай.
Когда он улыбается людям, он лечит язвы на коже, появившийся геморрой, приступы ревматизма, астмы, сильные синяки и раны и обезболивает вправление сломанных костей.
Когда он сердится на людей, то учащает их пульс, иссушает горло, заставляет появляться на лицах своих учеников румянец, а их мышцы сокращаться, обращает желудок в воду и погружает людей в депрессию и нервозность. Это делает их «сузими, словно кость, красными, словно свекла, сумасшедшими, словно мокрая курица, и горячими, словно заяц».
Когда он играет в игры с людьми, то заставляет их видеть галлюцинации и сны, заставляет их забывать и прощать, заставляет их качаться и улыбаться, заходить за границы и предсказывать, наливаться кровью и вступать в связи.
Грабители используют его.
Убийцы используют его.
Врачи используют его.
Ведьмы используют его.
Любовники используют его.
Его тяжелый дым возбуждал Дельфийского оракула.