Мы были смешанной парой. По крайней мере, два владельца спрашивали наших агентов по найму, не мусульманка ли Физз. Они хотели знать, не сбежали ли мы. Один даже сказал, что хотел бы посмотреть на наше свидетельство о браке.
Проникшись доверием к нам, Охм и Нпм жаловались на владельцев квартир: «Это придурки, которые испортят страну! Они сдают дом или выдают дочь замуж? Скоро они начнут спрашивать гороскоп!»
И, конечно, мы не работали на иностранную фирму или международную корпорацию, поэтому не могли воспользоваться арендой компании. Аренда компании. Этой фразы я никогда нe слышал, пока не начал искать дом в Дели.
Они хотели депозит. Гарантию. Хотели закрепить законы жизни.
Расспросы злили меня. Я не привык давать объяснения. Поэтому я отходил в сторону и предоставлял Физэ вести переговоры. Но меня также бесила грубость Эббота и Костелло. Однако Физз это не смущало. Она была веселой и терпеливой. И, как всех других, она разоружала их. Они разговаривали только с ней и даже не смотрели на меня, опасаясь, что я могу в раздражении разрушить все. Наши агенты носили старые коричневые костюмы и ездили на старинной «Ламбретте» цвета зеленого лайма, такой тяжелой, что им вдвоем приходилось ставить ее на стоянку. Каждый раз, как они занимались этим, Охм, который водил мотороллер в жестяном шлеме, говорил:
―Тупица, ты снова не съел свой завтрак?
И каждый раз Нпм, вечный козел отпущения, отвечал:
— Ты хочешь, чтобы мой ботинок сделал дыру в твоей заднице как Буланд Дарваза?
Их туфли тоже были не в очень хорошей форме. Они держались с помощью сооружения из кожи и резины. Некоторым из них, по-моему, пришлось иметь дело с тормозами ламбретты. Тормоза работали плохо: я замечал, что каждый раз, останавливаясь, парням приходилось опускать ноги и скрести ими по земле, пока мотороллер не останавливался. Пару раз они даже врезались в стены и машины. Громыхая жестяным шлемом, Нпм тотчас набрасывался на Охм.
— Ну и что? Ты хочешь трахнуть меня? — отвечал Охм.
И Нпм, освободившись, кричал:
— Маадерход, это чертов мотороллер или бешеная лошадь? Почему ты не можешь зафиксировать тормоза?
Мы ехали за ними на трехколесном рикше, что увеличивало дыру в наших карманах. Два раза во время этих поездок — по дороге из офиса меня охватывало возбуждение — я избавлялся от раздражения, прижав Физз к стене, после того как отсылал сумасшедших к владельцу квартиры с вопросами. Однажды я спустил ее джинсы на ступеньках дуплекса и поцеловал ее в сердцевину. Это закончилось тем, что она оказалась на самой верхней ступеньке, закинув ноги мне на плечи. Под таким углом она почти сломала мне шею. Мы обнаружили, что у пустого дома есть своя эротическая энергия — мрачный вакуум, который нужно было заполнить.
Но ни секс украдкой, ни шалости не могли сдерживать меня бесконечно, и я начал уставать от поисков. Физз поддерживала ее вера. Она не только находила своих агентов по найму забавными, но и одобряла их коттеджно-индустриальный подход, их неуклюжий дух предпринимательства. Эти костюмы и модный стиль доставляли ей проблемы. Но моя терпение иссякло; я сказал Физз, что мы или сами найдем новых агентов или я бросаю все, и она будем сама заниматься этим. В любом случае я только что начал работать и не мог отсутствовать по несколько часов каждый день.
Физз посмотрела на меня широко открытыми глазами и сказала:
— Но ты придешь и будешь там жить вместе со мной, когда я найду жилье, да?
— Я изнасилую тебя на пороге. — пообещал я.
Я также велел Мутту и Джеффу справляться собственными силами, поскольку меня там не будет в следующий раз.
― Никаких проблем, сэр, очень хорошо, сэр. Мы все покажем мадам. Мы найдем ей лучший дом в Дели. Ей никогда не захочется покинуть его. И каждый день она будет вспоминать нас, — ответили они в унисон.
Я посмотрел на Физз. Она сладко улыбнулась в ответ, глядя на меня.
Неделю спустя я пытался отредактировать огромный непонятный текст о надвигающемся кризисе в партии Конгресса, когда зазвонил мой второй телефон. Физз сказала, что хочет мне кое-что показать.
Я встретил ее у Индийского института медицинских исследований, и мы отправились в Грин Парк, где она показала мне барсати, выходящий на Дир Парк. Лестница была винтовой и узкой, но на втором этаже открывался превосходный вид. Там была терраса большого размера, одна большая и две маленькие комнаты, ванная с розовым унитазом и кухня, где мы оба могли стоять одновременно, если не шевелить руками. В вечернем свете парк напротив заполнялся двигающимися тенями, земля под деревьями была усыпана листьями — старыми и хрустящими свежими. Люди гуляли по извилистым тропинкам. Некоторые парочки держались за руки.
У дома росло дерево гулмохар, его ветви были обрезаны (чтобы на нижние этажи проникал свет) таким образом, что оно нарушило свою генетику и росло вверх, словно пальма, открывающая свой навес высоко, на втором этаже. Ветки свободно свисали на террасу. Летом мы будем купаться в оранжевых и красных цветах. Должно быть, гулмохар был решающим фактом для Физз и для меня тоже. Так же сильно, как его цветы, я любил период, когда опадали листья гулмохара, спокойно повиснув на легких ветках. Было приятно дергать шнур вентилятора и направлять его прямо на кожу. Словно дети, мы делали обратное. Мы обдирали догола ветку и стегали ею друг друга.
Филипп был разочарован, когда мы рассказали ему о нашем барсати.
Он осушил свой стакан с янтарной жидкостью и сказал: «Ром в животике лучше, чем дерьмо в заднице». А затем впал в дурное настроение на несколько дней. Мы внесли какую-то определенность в его жизнь. Он мог играть перед аудиторией, притворяясь, что ведет радикальный образ жизни. Без зрителей это теряло всякий смысл. Наш отъезд просто вернул его к лени и грязи.
Я думаю, что были и другие причины. Дело в том, что к телам постепенно привыкаешь. Ты привыкаешь к ним быстро. К их форме, их движениям, их теплу. С Физз это было вдвойне правдой. В этой сырой и прохладной квартире она наполняла все светом. Филипп знал, когда она выходила за дверь своей комнаты, как будто выключался свет.
Утром мы покинули квартиру, погрузив наш матрас и чемоданы в такси; мы оба чувствовали себя отвратительно. Филипп сидел на краю кровати, лаская свой второй стакан за день. Он был в середине своего грязного цикла и был растрепан. Физз оставила ему зеленый коврик и плетеные стулья, купила ему в подарок биографию Орсона Уэллса и рисунок Джамини Рой.
Когда она полуобняла его, он сказал грубым голосом:
— Если он когда-нибудь будет дурно вести себя с тобой, ты знаешь, куда звонить.
Физз ласково улыбнулась и ответила:
— Я знаю, куда звонить, даже если он себя будет хорошо вести.
Отвисшие усы Филиппа расплылись в усмешке, и он погладил свои непричесанные волосы.
Я энергично обнял его и попрощался:
— До скорого.
— Ублюдок, ты не заслуживаешь ее, — сказал он.
Даже притом, что квартира была пустой, она превратилась в наш дом за два дня. Физз сходила в теплицу по соседству и купила несколько растений в горшках. Усыпанную листьями пальму, каучуковое дерево, бамбук и два фикуса. С четырьмя растениями, двадцатью книгами, одним портретом Паунда в рамке, одним изображением Тагора и матрасом она сделала так, что барсати не выглядел пустым. Я знал, как все это работало. Я был счастливой жертвой этой иллюзии в прошлом. Сначала она заполнила пространство, чтобы ты никогда не замечал ничего, кроме нее. Она могла стоять одна в пустом зале, и ты никогда не поймешь, что он пустой, потому что не сможешь оторвать от нее глаз. Есть такие люди вдалеке от гламурных звезд и великих героев. Физз была самым прекрасным примером таких людей из всех, кого я знал.
Когда я приехал домой, то увидел только ее, и это было великолепно.
Каждый вечер, когда приближалось время покидать офис, я становился рассеянным. Воспоминания о минутах удовольствия начинали терзать, меня. Текст, который я редактировал, плыл у меня перед глазами. Я перечивал параграфы снова и снова. Моя голова заполнялась мыслями о том, что я собираюсь делать, когда вернусь домой. Я начинал шумно собираться, на меня смотрели с замешательством.