— Почва у нас под ногами. Чинг Чоу говорит, что человек не может срать на косой пол.
— Ой! — воскликнул я. — Это идея!
Внизу своего чертежа она подписалась «Физа», сделав закорючку под именем. Затем Физз бросила камень через плечо.
Это был великолепный план. Разместить веранду вокруг всего дома, сделать бетонную крышу над ней, а сверху расположить ванные, убрать стены комнат на втором этаже и присоединить эти ванные к ним. Это было органично и просто. Этот план кардинально не менял старую конструкцию. Веранда будет бетонным поясом, который защитит старое дерево и каменный дом. Она также даст нам много места на обоих этажах, которое можно использовать во время плохой погоды. Когда мы начали разрабатывать план в деталях, то поняли, что благодаря этому у нас появится три лишние спальни.
Ракшас сказал, с энтузиазмом вращая своим обрубком:
— Если бы у всех женщин в мире были такие мозги, как у диди, все мужчины в мире были бы счастливы.
Глядя на меня искоса, Бидеши Лал заметил:
— Некоторым боги дают мозги, другим — деньги.
Сидя на корточках на земле, Дукхи Рам спросил:
— Мы начинаем?
Его печальная команда смотрела на него мрачно.
На заднем плане Доинчи взорвал грушевое дерево, напав на него с гранатой. «Думмм».
— Со всеми вами позже, — сказала Физз. — Сначала Голиджи.
Физз не возражала против создания новых комнат и облицовки кухни и ванных кирпичом — потому что они были отштукатурены — но она хотела сделать цоколь веранды в камне, чтобы она сочеталась с первоначальным видом дома. Утром Голиджи в своей кепке Ганди взял моток белой веревки, обвязал ее вокруг большого камня и, равняясь на внешнюю стену сарая для коз, вытянул ее на двадцать футов прямой линией. Затем он обернул ее вокруг другого большого камня — его ориентиры были на месте. Ракшас проверил веревки, перебирая, словно гитарную струну. Остальная армия стояла вокруг и смотрела.
Ракшас и Голиджи, которым помогали работники с подневной оплатой, выкопали небольшую канаву под натянутой веревкой. Верхний слой почвы был десять дюймов в глубину, и мотыги и кирки начали отскакивать от камня. Ракшас порылся в своем кармане и вытащил старую монету с дырочкой в ней и моток проволоки, сделанной из меди. Он связал их вместе несколькими нитками красной маули, затем почтительно закопал их в начале ямы. Зажглась дюжина агарбатис — сильный запах ладана чувствовался даже на улице, — все поклонились, чтобы умиротворить духов дома. Была открыта коробка влажных оранжевых ладу, все положили одну себе в рот.
Затем Голиджи выбрал большой камень из кучи, лежащей рядом с участком для строительства и обработал неровные края мягкими ударами мотыги. Шатаясь под его весом, он поднял и кинул его в конец канавы у сарая для коз. Встав на колени, каменщик поворачивал его, пока он не встал прочно. Затем Голиджи вернулся к куче и, словно разборчивый покупатель фруктов, начат крутить и вертеть камни, пока не удовлетворился формой и размером одного из них. Он нежно отколол несколько кусков. Затем Голиджи наклонил цементную смесь — для камней использовалась густая смесь с песком, а для кирпича — жидкая — и вылил на первый камень, с нежной заботой прислонил к нему второй камень. Осторожными ударами молотка он сделал из двух камней почти совершенное соединение.
Ракшас начал такой же процесс с другого конца веревки; работая одной рукой так же быстро, как Голиджи, но не так искусно.
Физз и я сидели и наблюдали за ними весь день. К вечеру над землей выросла стена, и мы обнаружили, что камни неправильной формы обладают присущей им симметрией, как и кирпичи со сборочного конвейера.
Установили рисунок. Мы начинали новую сторону в одни выходные, а вернувшись в следующие, видели, что нужно уже закупать сырье и выкладывать другую. Пока Ракшас и Голиджи строили длинную веранду, мальчики Дукхи были заняты тем, что восстанавливали из кирпичей флигель рядом с верхними воротами. Камень был редким товаром, даже если приходилось покупать его законно, он был разорительно дорогим. Поэтому мы просто брали камень из верхнего флигеля и использовали его в основном строительстве, а флигель восстанавливали менее дорогим материалом — кирпичом.
В отличие от кавалерии каменщиков по кирпичной и каменной кладке, которые присоединились к битве с наименьшими приготовлениями, мальчики Бидеши были похожи на лучников, которым приходилось готовить сотни стрел с превосходным оперением, прежде чем они вступали в бой. Без устали от рассвета до заката мальчики пилили, строгали и складывали доски из сосны и шишама, которые покупались в переполненном складе лесных материалов. Они установили свои столы в гостиной и, как огромное насекомое, весь день делали шик-шик-шик. Вечером, когда нужно было идти спать, в доме воцарялась странная тишина. Тогда Доинчи своими маленькими пальчиками набивал два мешка битком светлой стружкой, и слабоумный, но сильный Шатур — с курицей на поводке — относил их во флигель.
Ночью их бросали в костер, и когда армия садилась вокруг, мальчик Дукхи с толстыми губами иногда пел свои тоскливые песни, и, сидя на задней террасе, мы слышали его, и его песня нас трогала.
Иногда мы отправлялись в путь вечером в воскресенье, но чаще всего уезжали до рассвета в понедельник и были на окраине Дели к девяти. Дорога домой — в зависимости от движения — могла занять от часа до двух. И всегда было тяжело возвращаться, хотя спускаться с вершины горы было приятно.
Дороги на холмах были пустые, холмы все еще спали, звезды совершали свои последние бомбардировки, и часто луна висела допоздна, волшебным светом озаряя долину. В это время можно было выключить фары и ехать несколько километров в серебристой тьме, забыть на минуту, кто ты, где ты, слиться с природой. Однажды на мосту Биирбхатти, на пивной бочке большего размера, чем наш кедр, мы мельком увидели, как хвост леопарда исчез в кустах. Это дало нам тему для разговоров на несколько дней.
К тому времени, как мы добирались до районов Дели, мы были в отчаянии. Наступала жара, пыль поднималась облаками, последний участок дороги после Хапура был таким узким, как чуридар, в который пыталось попасть несколько ног сразу. Автобусы неслись на нас, словно летучие мыши из ада; обломки после недавних аварий — смятые консервные банки, словно сжатые огромной рукой, — всегда лежали в стороне.
Когда дорога вскоре после поворота на Газиабад успокаивалась, становилась в четыре линии, появлялся страх другого рода. Все путешествие по обе стороны от дороги поднимались незаконченные здания. Торчащие железные прутья, наполовину законченные полы, неоштукатуренные стены, без дверей и окон, недоделанные балюстрады балконов. Судя по открывающемуся придорожному пейзажу, никто больше не хотел заканчивать строительство — все хотели иметь возможность бесконечно что-нибудь добавлять. Как говорят индусы, мы живем всегда: не нужно спешить, чтобы что-нибудь закончить. По обе стороны от трассы на последнем участке появился наполовину построенный огромный городской район. Суровый, без следа зелени. Маленькие голые дома, их кирпичи были соединены вместе уродливым цементом, чтобы получить немного воздуха. Большинство домов были двухэтажными коробками, почти без окон. Дорожки между ними были не замощены; грязь заполняла открытые канавы, кучи мусора вырастали там, где могли найти место; черная волосатая свинья рылась в них в поисках еды; маленькие черно-зеленые водоемы были усеяны людьми и быками.
Это была сумеречная зона. Здесь жила бессмысленная смесь современности и древности.
Жизнь без достоинств деревни и без возможностей города.
Старый талисман возрождающейся земли остался далеко позади.
Новый талисман разума и ловкости рук был далеко впереди.
Немногие могли миновать эту сумеречную зону и закончить путешествие.
Очень немногие. Очень немногие.
И даже те, кто это делал, приезжали в город песка.
Сосиски в огромных машинах с водителями, охранниками, рабочими, официантами, кули, офис-мальчиками, посудомойками, дхоби, уборщиками, нищими.