Она очень любила его в этот момент. Уязвимая плоть под кожей невероятного спокойствия. В свое время Катерине придется понять эту выдающуюся черту индийского народа: тугой круг рассудка, снаружи которого лежит неизведанное. Не было такого существа, как полностью рациональный индиец. Ты поклоняешься богу рассудка, богу науки, богу эмпиризма, а затем поклоняешься богу других вещей, маленьких и больших, известных и неизвестных.
Ты прокладываешь свою жизнь между богом разума и богом безрассудства.
Поклоняясь обоим, никого не обижая.
В этом не было противоречия. Только глупец видит его.
В любом случае голый факир, ездящий верхом на крокодиле на работу, привлекал ее больше, чем разглагольствующий юноша, который подсчитывал собственные хорошие поступки и отправлял всех остальных на ревущие костры апокалипсиса.
Прямо перед их возвращением в отель Сиед провел Катерину по улочкам, извивающимся серпантином позади Джама Масджид, пока они не добрались до маленького острова безмятежности: простая побеленная могила, рядом с ней стояла маленькая палатка с решетчатыми окнами, огромное дерево ним раскинулось над всем этим. Это было пристанище известного предсказателя, и юноша, который сидел в палатке и медитировал, был его учеником. Сиед сел, скрестив ноги, на холодный мраморный пол, Катерина сделала то же самое. Сиед сказал что-то. Юноша — кусок белой ткани был повязан у него на лбу, у него была тощая борода — повернулся и долго смотрел на Катерину. Затем он закрыл глаза и сидел, не двигаясь. Когда он вышел из транса, то быстро заговорил с Сиедом, положив руку на его руку.
Когда они вышли из оазиса предсказателя на тесную улочку, Катерина захотела узнать, что сказал юноша.
«Он — предсказатель, — объяснил Сиед. — Юноша говорит, что в своей жизни ты узнаешь много радости: богатства, положения, детей, любви, желания. Но всегда они будут омрачаться. Всегда будут закутаны в изменчивое покрывало. Всегда будет змея в саду. Он предсказывает, что за свою жизнь ты высоко взлетишь и достигнешь дна».
Сиед хорошо умел трактовать предсказания.
Или, скорее, принц Сиед.
Катерину ждало множество сюрпризов, когда они прибыли в дом ее любовника. Сиед был членом королевской семьи. Его отец был навабом Джагдевпура. Их княжество тянулось на восемьсот двадцать пять квадратных километров и находилось рядом с подножием Гималаев, всего в двухстах километрах от Дели. Британцы встретили их салютом из одиннадцати ружей. Королевская территория Хукумганджа была усеяна дворцами правящей семьи. Там сошлись разные архитектурные стили: Мугхала, Франции, Англии и древней Индии. Сиед был объектом поклонения, но она с облегчением вздохнула, когда увидела, что для него был построен относительно скромный коттедж в английском стиле — с пятнадцатью комнатами; вокруг него были расположены широкие индийские веранды.
Сиед выделил несколько роскошных комнат Катерине и поселил ее там. Вся мебель была сделана из бирманского тика, махогона и ротанга — тяжелый колониальный стиль с темной полировкой. Снаружи окна были украшены розовыми кустами, цветущими деревьями, такими как чампа и харсингар. И ползучими растениями, такими как чамели и квисквалис. Col временем ей понравился их непостоянный запах. Сиед в самый первый день выделил ей старого носильщика, Макбула, и живую молодую девушку, Банно, чтобы исполнять исключительно ее просьбы. Эти двое вертелись снаружи ее комнат, и ей нужно было только шепнуть, чтобы они пришли.
Самой впечатляющей частью дома Сиеда был его элегантный кабинет, состоящий из двух комнат — огромной комнаты с плюшевой софой и приемной. Полки шли от пола до потолка, там было четыре стула: с одной ступенькой, двумя, тремя и четырьмя — чтобы доставать книги. Там было два письменных стола, по одному в каждой комнате, и стратегически расположенные лампы. На роскошной софе были шелковые подушки цвета индиго, напротив нее стоял низкий кофейный столик, превосходно подходящий для ленивого чтения. У самого Сиеда было кожаное кресло с оттоманкой для ног. В приемной caмой интригующей вещью был глубокий, высокий деревянный шкаф, который всегда держали закрытым. Когда она, наконец, открыла его однажды, то нашла там множество книг в кожаном переплете. Там, по крайней мере, было две сотни книг.
Но где была его семья? На третий день она начала расспрашивать слуг. Очень быстро она поняла, что Сиед был кем-то вроле парии в своей семье. Катерина выяснила: это было плохой новостью, что он вернулся с белой женщиной, но, казалось, никто от него другого и не ждал. Банно сказала, что семья стыдится его; его поведение было позором, недостойным правителей; Сиед приносил несчастье всем, кто встречался на его пути.
Это заставило Катерину любить Сиеда еще больше. Этим вечером — в библиотеке, после стакана бургундского — она начала сближаться с ним. Когда он подробно остановился на лорде Курзоне и подразделениях Бенгала, она остановила его, и, словно строгая, но добрая учительница, аккуратно выложи все свои вопросы.
Кто его жена?
Где она?
Почему он не с ней?
Кто он?
Что он делает?
Почему он это делает, чтобы он ни делал?
Почему он привез ее сюда?
Чего он ждал от нее?
Почему они не делают того, что двое любящих людей должны постоянно делать?
Сиед надолго обхватил голову руками. Потом он долго смотрел на нее, обдумывая что-то. Затем встал, заходил по кабинету и начал говорить.
Сиед был первым сыном наваба Джагдевпура. У него была жена, Бегам Ситара, но у него не было ничего общего с ней. Сиеда и Ситару обручили их семьи, когда им было восемь и пять и поженили, когда им было четырнадцать и одиннадцать. Тридцать один слон маршировал в ногу по такому случаю, в течение трех дней тысячу людей кормили великолепной едой. Бегам Ситара теперь жила в основном дворце с его семьей; изредка, когда он посещал семью, он встречал и ее тоже. Сиед сказал, что ему всегда нечего сказать ей, и две его попытки — в самом начале — исполнить свой супружеский долг закончились плохо.
Неудача была связана с ним, а не с ней. Он всегда жил, чувствуя неловкость своего положения в жизни, но именно Оксфорд окончательно испортил его. Затем его увлекла политическая философия и то, что злые люди делают друг с другом. Он читал Вольтера и Руссо, Бенджамина Франклина и Тома Джефферсона, Джона Раскина и Авраама Линкольна, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Он удивлялся праву своей ceмьи на власть и бледнел от того, как они использовали это право. Сиед писал длинные сердитые письма своему отцу, убеждая его ввести более человеческие налоги, построить больше школ и колледжей, сократить количество дорогостоящих ритуалов и церемоний, которые опустошали государственную казну и помогали держать его подданных в рабстве. Поэтому он неустанно читал лекции старому навабу о моральном долге правителя. Наваб объявил его позором семьи и опасной для династии личностью и, лишив его сана, объявил его младшего брата своим преемником.
В своей книге афоризмов наваб написал, что слишком большое образование превращает обычных людей в королей, а королей — в обычных людей.
Каждые несколько лет афоризмы собирались в книгу и печатались под названием «Божественная мудрость наваба, отца невежественного народа Джагдевпура».
Дети в школе писали сочинения на тему этих высказываний.
Опозоренному Сиеду предоставили возможность жить вдали от Индии, получая большое содержание и делая то, что он пожелает, в Европе и Англии. Он это обдумал и принял, но затем увидел в этом поражение своих взглядов. Сиед понял, что eму нужно вернуться и действовать, если другого не дано, в качестве слушателя своего народа и хранителя совести своей семьи.
Зафар, его брат, будущий наваб, противился этой перспективе. Присутствие Сиеда подрывало его авторитет. Началась борьба. Наконец, Сиед дал обещание, что не будет открыто вмешиваться в дела государства; в свою очередь, семья предоставила ему комнату, чтобы он прожил жизнь по своему выбору.