Команда интерната проклинает своего провинившегося игрока.
— Вот осёл! — кричат они Али-бабе.
— Сами ослы! — возмущённо огрызается он. Между тем игра идёт своим чередом. Взбешённый Хорст Эппке снова бежит вдогонку за мячом.
— Давай! Давай! — шумят зрители.
Интернатовцы опять переходят в атаку.
Они гонят мяч перед собой и сталкиваются с командой противника. Мяча не видно за ногами сбившихся в кучку игроков.
Али-баба пользуется сутолокой, чтобы локтями пробить себе дорогу. Он дерётся, толкается, работает кулаками, словно одержимый. Ещё секунда — и он снова завладеет мячом…
Но его опережает судья. Свисток!
— Это футбол, а не регби! — кричит судья. — Штрафной удар в пользу Катербурга.
Неужели опять? Глаза Али-бабы беспокойно бегают; на его худом лице они блестят, как два острых уголька. Спутанные тёмно-каштановые волосы свисают на лоб. Товарищи по команде возмущены его игрой:
— Ты сегодня делаешь одну глупость за другой!
Али-баба судорожно глотает воздух:
— Фу-ты ну-ты, что вы ещё выдумали? Я играю правильно. Просто судья придирается.
Игра продолжается. Команде интерната явно не везёт. В результате нового штрафного удара мяч опять попадает в их ворота.
— Гол, гол, гол! — ликуют катербуржцы.
Счёт четыре — ноль. Ученики вне себя от огорчения.
— Али-баба портит нам всю игру! — ворчат они.
— Ну конечно, теперь я стал козлом отпущения! Футы ну-ты, где же справедливость? — кричит он хриплым голосом.
— А ты играй правильно!
— Я так и делаю.
— Нет, не делаешь!
— Делаю!
Али-баба старается сдержать себя. Минуты три он играет «на тормозах», но потом опять входит в раж.
Судья вынужден снова вмешаться:
— Штрафной удар!
— Но почему же? Почему? — кричит Али-баба.
Судья бросает на него уничтожающий взгляд:
— По-твоему, я слепой? Ты схватил игрока руками!
— Фу-ты ну-ты! Я схватил? Никого я не задерживал!
Али-баба божится, что он не виноват. Но всё напрасно. Слово судьи — закон. Али-баба вне себя от ярости.
— Тут дело нечисто. Это мошенничество! — кричит он. — Чистое мошенничество! Судья подыгрывает деревенским, это сразу видно. Убить его мало!
Али-баба кипит от злости. Он ругается и буянит до тех пор, пока его не удаляют с поля за грубость.
— Уходи, не задерживай игру! — поддерживают судью победители — катербуржцы.
Это уж слишком! Теперь некоторые игроки интерната вступаются за Али-бабу.
— Можете не задаваться! — вопят они. — Расхвастались своими дурацкими голами!
— Мазилы кривоногие! — кричат им в ответ деревенские.
Длинный Якоб Махемель не лезет за словом в карман. Ему, конечно, тут же отвечают. В последние несколько минут языки работают усерднее, чем ноги. Правда, за несколько секунд до конца игры катербуржцам всё же удаётся забить новый гол. Счёт пять — ноль.
— Ура! — Деревенские ребята издают торжествующий вопль.
Какой позор! Шестнадцатилетняя Рената Либиг, которая тоже учится в интернате при народном имении, с возмущением покидает футбольное поле. Она сгорает от стыда. И не только потому, что их команда проиграла — Рената не считает это таким уж позором, её возмущает поведение Али-бабы. «Какой противный мальчишка! Глупый и наглый и к тому ещё обжора. Он совершенно не умеет вести себя. И с таким дурнем нужно жить под одной крышей! — сердито размышляет Рената, спускаясь по длинной каменной лестнице, ведущей от площади перед замком к деревне. — Ох, уж этот Али-баба!» — Рената почти подошла к дому, но всё ещё не может успокоиться.
Заведующий хозяйством народного имения Кнорц, тощий мужчина лет пятидесяти, поправляет свою зелёную грубошёрстную шляпу. Александр Кнорц, собственно говоря, попал на футбольный матч случайно: он видел только финал игры и теперь, посасывая свою воскресную сигару, оглядывается вокруг в поисках подходящего собеседника, чтобы немножко посплетничать. Среди зрителей Кнорц замечает Хильдегард Мукке, полную женщину тридцати шести лет. Полтора месяца назад Мукке стала политруководительницей в народном имении. Кнорц подходит к ней.
— Ну как, видели? — с места в карьер начинает болтать он. — Опять наши ученики отличились! Только хвастать умеют. Нет, это не по мне. Лучше стеречь мешок блох, чем возиться с такими бандитами!
Политруководительница, — крепко сколоченная женщина, в которой без труда можно узнать прежнюю батрачку, — улыбается и туже стягивает пояс на своей куртке. Она уже наперёд знает, что ей скажет Кнорц.