Карл Великий, насмешливо улыбаясь, откладывает в сторону свой учебник по устройству парников.
— Дитя моё, — говорит он Занозе, — от твоих разговоров у меня башка гудит. Не будь смешным. О чём, скажи на милость, ты заботишься? Разве это твои коровы? Кроме того, есть болезни, против которых мы бессильны.
— Ты хочешь сказать — пока ещё бессильны, — возражает ему рассерженный Заноза. — Наука не стоит на месте. Нашли же наконец средства против ящура и сибирской язвы, почему бы не открыть в скором времени средство против панариция?
Карл Великий лениво зевает.
— Вольному воля, — говорит он. — Можешь открывать, если ты так умён. Мне это совершенно безразлично. Я, слава богу, садовник. Меня ваши хромые коровы не интересуют.
Заноза молчит. Карл Великий иногда ужасно его раздражает. Этот Карл — настоящий болван, он ни о чём не хочет знать, кроме дурацких клумб и цветников!..
Успешно закончив свой номер под названием «сольный храп», Али-баба вернулся к себе и комнату. Быстро раздевшись и побросав все вещи в шкаф, он стелет себе постель. Кальсоны, которые он носит уже три недели, Али-баба не снимает. В кровати холодно. Прямо поверх нижнего белья он надевает ночную рубашку.
Факир из-под одеяла зоркими, как у рыси, глазами следит за всеми движениями Али-бабы.
— Эй, ты! Мы не на Северном полюсе! — кричит он. — Снимай кальсоны!
— Эй ты, сосулька! — говорит Заноза. — Так ты в один прекрасный день ляжешь в кровать в ушанке и в перчатках.
— Раздевайся поскорей! — командует Карл Великий.
Но Али-баба временами туг на ухо. Накрывшись одеялом, он поворачивается спиной к соседям.
— Спокойной ночи! — кричит он упрямо.
Заноза и Факир в мгновение ока выскакивают из кроватей. Али-баба защищается, он брыкается как одержимый. Оба нападающих наваливаются на него. Кровать трещит, одеяло летит на пол. Али-баба вонзает зубы в руку Занозы. Но уже поздно. Факир прижимает его грудь коленкой:
— Раздевайся! Али-баба задыхается.
— Нет, нет и нет! — повторяет он упрямо.
— Чего с ним разговаривать! — подзуживает мальчиков Карл Великий, лёжа в своей тёплой кровати. — Разве вы не видите — ему хочется, чтобы его немножко поразмяли!
— Минутку. Я знаю кое-что получше…
Факир достаёт из своего шкафчика платяную щётку. Надо пощекотать этому дурню пятки.
Али-баба извивается. Он ужасно боится щекотки. Его ноги начинают вздрагивать раньше, чем к ним прикоснулась щётка. Это дешёвая щётка; щетина у неё грубая и колючая. Факир усиленно обрабатывает этой, щёткой пятки Али-бабы.
— Ай-ай-ай! — пищит Али-баба.
Карл Великий в восторге.
— Сильнее, сильнее! — кричит он.
И Факир работает на совесть. Он нежно и мягко проводит щёткой по подошвам. Вверх — вниз, вверх — вниз.
Али-баба ловит ртом воздух. Его глаза наполняются слезами. От смеха у него всё болит. Он уже не в силах больше терпеть.
Теперь Факир обрабатывает щёткой пальцы ног. Али-баба судорожно вырывается.
— Ну как, разденешься ты или нет? — спрашивает его Заноза.
Факир продолжает спокойно работать щёткой.
— Да-а-а-а-а-а! — кричит Али-баба.
— А сапоги будешь чистить во дворе?
— Да-а-а-а-а-а!
— Поклянись, что ты каждый день будешь добровольно топить у нас в комнате печку, — пользуясь случаем, требует Карл Великий.
Али-баба согласен и на это, его сопротивление сломлено.
— Ну, вот видишь, надо было соглашаться сразу.
Заноза и Факир исполняют победный танец. Их ночные рубашки развеваются.
Обессиленный Али-баба незаметно раздевается и приводит в порядок развороченную постель.
— Великолепная вещичка! — говорит Факир, рассматривая щётку. — Теперь у нас всегда будет тепло в комнате. Как это приятно!
Факир нежно поглаживает щётку, будто это бесценное сокровище. Заноза с чувством удовлетворения бросается на кровать.
— Чудесно! — говорит он. — Мы на правильном пути. Эту процедуру со щёткой надо повторять ежедневно. Не пройдёт и месяца, как наш Али-баба станет пай-мальчиком.
Кровать Хорста Эппке скрипит. Он молча накрывается одеялом.
Наверху, в «Ласточкином гнезде», ещё шумно. Под руководством Бритты девушки представляют в лицах «Сладкую тайну Фелициты». Накинув на плечи простыню, Бритта изображает виконтессу в бальном наряде. Лора, которая играет камеристку, вертится вокруг своей госпожи.
— Мадемуазель, — говорит она озабоченно, — ваши перлоны плохо лежат.