Никто не поднял руку.
— Не бойтесь, куры не кусаются…
Кнорц продолжал улыбаться.
Али-баба переминался с ноги на ногу. Не поднять ли ему руку? На птицеферме работала Рената. Судьба ему улыбнулась. Если Кнорц пошлёт его на птицеферму, Ренате волей-неволей придётся с ним разговаривать. При этих условиях всё ещё может наладиться.
Али-баба поднял руку:
— Господин Кнорц, меня всегда интересовали куры!
— Ах ты, хитрец! Я знаю, что тебя интересует. Говоря о курах, ты имеешь в виду свежие яйца. Только не надейся, что тебе удастся набить себе брюхо. Рената будет за тобой следить. Тут тебе не разгуляться. На эту девушку можно положиться. При первой же жалобе с её стороны я оторву тебе уши, понял? Ну, а теперь беги, кривоногий петух, давай-давай!
Али-баба помчался по двору. Резиновые сапоги громко шлёпали при каждом шаге. Чем ближе он подбегал к птицеферме, тем сильнее билось у него сердце. Али-баба замедлил шаги. Он вновь увидел себя лежащим в кустах у шоссе, с рогаткой в руках. Сможет ли Рената когда-нибудь его простить?
Рената была в курятнике у белых леггорнов. Повесив на левую руку корзинку, она вынимала из гнёзд яйца.
Али-баба сообщил девушке, что его прислали ей в помощь.
— Что тебе здесь делать? Кнорц с ума сошёл! Мне не нужен помощник, а тем более такой, как ты.
Али-баба смутился и покраснел. Этого он не ожидал. Он не знал, что сказать!
Рената продолжала работать. Она склонилась над гнёздами, концы пёстрой косынки закрывали ей лицо.
Так прошло несколько минут. У Али-бабы горели подошвы. Долго ли ему так стоять? Уходить обратно он не собирался. Об этом не может быть и речи. Он встал рядом с Ренатой, нагнулся над очередным гнездом и, осторожно вынув три яйца, положил их в её корзинку.
Рената подняла голову.
— Осторожней, — предупредила она. — Не разбей яйца.
— Нет, что ты…
— У мешков с кормом стоят корзинки. Поди возьми себе. Мне уже почти некуда класть.
Лёд был сломлен. Али-баба вздохнул с облегчением. Он принёс корзинку и стал собирать в неё яйца, прикасаясь к ним с величайшей осторожностью. Скоро все гнёзда опустели. Рената начала сортировать яйца.
— Мы их сейчас отправим, — объяснила она.
Али-баба обтирал грязные яйца мокрой тряпкой, а Рената считала их и ставила на каждое яйцо штамп. Она была молчалива. «Сделай то, сделай это» — вот пока и всё, что слышал Хорст Эппке от строгой птичницы.
Али-баба повиновался. Его лицо пылало, уши покраснели. Более усердного помощника Рената не могла себе и пожелать. «Он всё же не такой уж плохой», — подумала она.
День прошёл. Солнце скрылось за белой дымкой, поднимающейся с полей. Рената укладывала кур «в кровать».
— Цып-цып-цып! — кричала она, загоняя последних гуляк в курятник.
Убедившись, что все куры до одной сели на свои нашесты, она заперла двери. Работа окончилась.
Али-баба вытер руки о брючину и нерешительно произнёс:
— Послушай, Рената, можно мне и завтра помогать тебе?
Он затаил дыхание. «Только бы она не сказала «нет», — думал он с замиранием сердца.
Рената милостиво согласилась.
Али-баба осмелел.
— Замечательно! А ты не можешь сегодня же сказать об этом Кнорцу?
Рената вытащила ключ из замка и подёргала дверь.
— Я скажу ему об этом, но вряд ли мои слова на него подействуют. Давай-давай делает всё по-своему.
Али-баба кивнул.
— А всё же попробуй… Может, нам повезёт, — сказал он.
Они пошли к конторе имения.
Рената должна была отдать ключ. Али-баба остался дожидаться её у входа в контору. Наконец девушка появилась снова.
— Ну что, ты говорила с Кнорцем?
— Да. Он спросил меня, во сколько сотен марок я оцениваю убытки, которые ты причинил.
— А ты, что ты ему ответила?
— Правду…
— А что именно?
— Я сказала, что ты хорошо помогал мне и что завтра ты мне снова понадобишься.
— А Кнорц?
— Он сказал, что новая метла всегда чисто метёт.
— Нет, это ко мне не относится. Потом я буду мести ещё чище…
Катербургский кружок народных танцев успешно выступил на окружном смотре и вернулся из Борденслебена победителем.
— Мы танцевали там так, как никогда! Просто дивно! — с энтузиазмом рассказывала Стрекоза. — Эгон ни разу не наступил мне на ногу…
За свои достижения танцевальный кружок был премирован двенадцатью мандолинами. Шутка сказать — двенадцатью мандолинами! Теперь кружок народных танцев превращался в настоящий ансамбль. Господин Хирзе, старый учитель музыки, который после ухода на пенсию жил в Катербурге, вызвался обучать желающих играть на мандолине. Хирзе любил музыку. В мечтах он уже видел себя дирижёром оркестра. А почему бы и нет? В Дом культуры уже прибыли мандолины, ноты и пюпитры. Не хватало только музыкантов.