«…Это наверняка понравится вашему сыну»… Хильдегард Мукке невольно вспомнила о том человеке, чьё имя она носила. Шесть лет они счастливо прожили вместе. Только детей у них не было. Наконец, когда и это их желание было близко к осуществлению, Хильдегард Мукке постигла та же участь, что и многих тысяч женщин. Её Эрих попал на фронт. Через несколько недель она перестала получать от него письма. Хильдегард ждала и надеялась, пока не получила короткое извещение, которое сразу уничтожило все её надежды. «Ваш муж пал за народ и за фюрера». На четвёртом месяце беременности Хильдегард Мукке надела траур. Три месяца спустя у неё родился мёртвый ребёнок…
Продавец показал ей третий костюм:
— Вот в полоску, также очень мило…
Мукке пробудилась от своих воспоминаний. Придирчиво, со знанием дела она начала рассматривать все три костюма.
Да, и всё же жизнь её не остановилась. После войны она работала, училась, завоёвывала для себя новый мир. Мир, в котором ей приходилось заботиться о многих людях и о многих детях…
После долгих размышлений Мукке выбрала наконец светло-коричневый костюм. Пусть Хорст Эппке получит что-нибудь действительно хорошее.
— Семьдесят шесть марок двадцать один пфенниг, — сказал продавец.
Горели свечи, кофе был очень вкусным — таким, каким и полагается быть настоящему кофе, — а пироги на блюдах не убывали, сколько их ни ели!
Заноза взял со стола ёлочную ветку — все столы были украшены свежей хвоей — и подержал её над горящей свечкой.
— Перестань, — сказала Лора, — пахнет палёным!
— Глупости! Пахнет очень приятно. На рождество всегда должно пахнуть хвоей.
Лора зажала нос:
— Но сейчас пахнет не хвоей, а лесным пожаром!
Рози взяла кофейник.
— Кто хочет ещё кофе?
Большинство отказалось.
Повидло попросил подвинуть к нему блюдо с пирогом и вертел его так долго, пока не выудил кусок, в котором было больше всего изюма.
Али-баба тайком посматривал на Ренату. Какая она милая! В её глазах отражалось пламя свечей.
В комнату, таинственно улыбаясь, вошла Инга Стефани. По случаю торжественного дня заведующая надела тёмно-синий костюм. От крепкого кофе её бледные щёки порозовели.
— Давайте споём все вместе рождественскую песню, — сказала она весело.
— Хорошо! Какую же?
Решили спеть песню «О ёлке». Но никто не хотел начинать, пока наконец Инга Стефани сама не запела. Повидло пел с полным ртом. Он не переставая ел.
Пение было не очень-то красивым, зато громким.
Со второго куплета началась путаница. Одни запели: «О ёлка, у тебя зелёные ветви», а другие: «О ёлка, ты можешь мне многое рассказать».
Бритта, познания которой не простирались дальше первого куплета, только беззвучно шевелила губами…
Инга Стефани напряжённо прислушивалась, не раздастся ли условный знак. Она надеялась, что он не заставит себя ждать, а то с третьим куплетом произойдёт настоящая катастрофа.
Наконец-то! В передней послышался стук. Певцы замолкли.
— Кто живёт в этом доме? Хорошие дети или плохие? — задребезжал чей-то старческий голос.
— Хорошие, хорошие! Входи, дед Мороз, — закричала Инга Стефани.
Дверь отворилась. Сперва ребята увидели только белый капюшон, потом на пороге показалась толстая меховая шуба.
— А вот и я!
Папаша Боссиг, шаркая ногами, подошёл к празднично накрытому столу. За спиной у него висел туго набитый мешок с подарками. Он так торопился, что его ватная борода чуть не отклеилась. Папаша Боссиг мигом сбросил свою ношу и схватился за бороду.
— А теперь посмотрим, какие подарки вам сегодня полагаются, — проговорил дед Мороз.
Началась раздача подарков.
Каждый, кого вызывали, получал свёрток или пакетик, который он должен был тут же, при всех, развернуть.
Бритта получила свёрток, напоминающий по форме футляр от скрипки. Развернуть его было не так-то просто. На полу уже валялась целая груда обёрточной бумаги и опилок, а Бритта всё никак не могла добраться до самого подарка. Сколько бечёвок ей пришлось распутать, не счесть! При этом на каждой бечёвке было минимум восемь узлов. Наконец девушка вынула маленькую коробочку с ярко-красным велосипедным лаком. На коробочке висела записка:
Инга Стефани тоже получила шуточный подарок. Ребята ехидно улыбались, когда она вынимала из своего пакета грелку, брикет каменного угля, завёрнутый в глянцевую бумагу, и полбутылки водки. Кроме того, ей пришлось прочесть приложенный к «подарку» стишок: