Хирзе прервал упражнение и подскочил к Али-бабе.
— Что ты играешь? — закричал он, указывая своим обломанным жёлтым ногтем на ноты. — Если стоит «фа», ты должен играть «фа». Ты что, не умеешь читать?
Али-баба только махнул рукой. Нет, читать он умеет. Газету или книги. Но разобраться в чёрных точках, которые стоят то на линейках, то под линейками, то над ними, — это свыше его сил. Откуда ему знать, какой звук должна изображать эта чёрная закорючка? Но со временем он и это одолеет. Он ни перед чем не остановится, чтобы завоевать Ренату.
Хирзе стёр со лба пот. Он повторил упражнение.
— Внимание! У нас сегодня мало времени. Старайтесь не ошибаться.
Али-баба старался изо всех сил. «Я не должен больше фальшивить, — говорил он себе, — иначе Рената подумает обо мне бог знает что». Поглощённый своими мыслями, он и не заметил, что косточка, которой он ударял по струнам мандолины, перестала ему повиноваться. Она выскользнула из его вспотевших пальцев и покатилась под стул, на котором сидела Рената. Этого ещё не хватало! Али-баба быстро нагнулся. Он хотел незаметно поднять медиатор. Но когда он выпрямился, то толкнул головой стул Ренаты. Раздался громкий стук. Хирзе перестал считать.
— Это что за партерная акробатика? Может быть, ты собираешься играть, сидя под стульями?
Пришлось начинать все упражнение сначала.
— Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, — мерно считал Хирзе.
Рената нахмурилась. Опять этот Али-баба играет чёрт знает что! Просто хоть уши затыкай. Какой ужас! Можно подумать, что он глухой. Она попробовала не обращать внимания на его игру. Хирзе сделал то же самое. «Этот никогда не научится», — думал он и, уже не слушая, как отчаянно фальшивит Али-баба, продолжал стойко считать:
— Раз-два-три-четыре… Раз-два-три-четыре…
Али-баба тоже считал в уме, покачивая в такт головой. Своей игрой он был весьма доволен. Первый раз Хирзе не прервал из-за него упражнения. «Дело пошло на лад. У меня успехи!» — радовался он.
Мандолины замолкли. Хирзе вытащил из жилетного кармана часы.
— На сегодня довольно, — сказал он в изнеможении. — Возьмите ваши инструменты и ноты домой. Упражняйтесь, упражняйтесь как можно больше, чтобы приобрести уверенность в движениях. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
Рената ловким движением опустила мандолину в футляр. Али-баба тоже спрятал свой инструмент. Он торопился, чтобы пойти домой вместе с Ренатой.
— Знаешь что? — сказала Рената улыбаясь. — Согласен ли ты исполнить мою просьбу?
— Конечно, с удовольствием. — В тёмных глазах Али-бабы зажёгся радостный огонёк.
— Тогда в следующий раз не садись, пожалуйста, рядом со мной. Сядь куда-нибудь подальше. Твоё бренчание действует мне на нервы.
Али-баба остолбенел. «Твоё бренчание… — сказала она, — сядь куда-нибудь подальше…» Он чувствует, как к горлу у него подступает комок. Все мечты, желания и надежды, которыми он жил эти последние недели, разбились вдребезги. Али-баба молча кладёт мандолину на стул и, пристыженный, выбегает из Дома культуры… «Бренчание»! Это слово жжёт его, как раскалённое железо.
Хирзе просит поторопиться. Он хочет запереть зал.
— Чья это мандолина? Ах, Эппке! Так, так… Если он больше не хочет заниматься в кружке, пусть скажет. Я на него не буду сердиться.
Хирзе берёт мандолину Али-бабы. Поглаживая футляр инструмента, он говорит.
— Да, музыка — это капризная дама. Её надо любить всей душой, только тогда она одарит тебя своими милостями.
Философствуя таким образом, старый учитель запирает мандолину Али-бабы в шкаф.
Рената идёт домой одна. Али-бабы и след простыл. «С чего это он стал таким обидчивым?» — удивляется девушка.
Постройка ванны началась. Прежде всего надо было вытащить из досок старые гвозди и выпрямить их.
Это было задумано хорошо, но…
— Что вы хотите! Разве я могу дать вам всем работу? Ведь у нас только пять молотков и трое клещей, — объяснил Факир своим тринадцати обескураженным помощникам, которые столпились вокруг него с пустыми руками.
— Да, надо отдать тебе справедливость, ты организовал дело великолепно.
— Почему ты не сходил в кузницу? Инструментов там хоть отбавляй…
Факир хладнокровно выслушивал все жалобы.
— Спасибо за совет, Бритта! Но я не глупее тебя, — возразил он. — В кузницу мы, разумеется, идти не можем. Во-первых, нам пришлось бы часами клянчить, прежде чем нам доверили бы самые дрянные клещи и самый что ни на есть плохонький молоток. Во-вторых, нам нужно было бы признаться, зачем мы берём инструменты. А если о нашей затее узнают в кузнице, то через полчаса о ней будет знать всё имение, в том числе Кабулке и Кнорц.