— Что с тобой, Сашка? Заболел, что ли? Я ничего не понимаю.
— Зато я понимаю, что ваши глазки, как алмазки. — Он придвинулся к звеньевой и громко зашептал: — Племянник мой ровно в девять ноль-ноль отчаливает баиньки, после чего мы должны встретиться, обязательно. Надеюсь, мадам не откажется показать бедному студенту местные очаги культурной жизни?
— Я со студентами не встречаюсь, — тряхнула косой Томка, — терпеть не могу стариков. И вообще, Сашка, отцепись, а то я в радиокружок опоздаю. Мне сегодня в эфир выходить надо.
Тогда Сашка положил свой портфель на тротуар, встал на него коленками и говорит:
— Зачем в эфир? Тебя я, вольный сын эфира, возьму в надзвёздные края; и будешь ты царицей мира, подруга первая моя.
— Теперь ясно, с какой стати ты дурака валяешь, — прищурилась Томка. — Выучил стихи, которые на завтра велено, вот и задаёшься.
Она убежала. Сашка махнул рукой:
— Да ну её. Сама как следует дружить не умеет. Деревня.
— Может, нам лучше с Лариской Заливиной дружить попробовать? — предложил я. — Она летом с мамой тоже на Кавказ отдыхать ездила.
— Годится, — обрадовался Сашка.
Мы свернули налево и сразу увидели Лариску, которая что-то рассматривала в витрине галантерейного магазина. Подходим, и Сашка опять говорит ей:
— Простите, девушка, ваше лицо мне очень знакомо. Вы случайно не работаете дикторшей телевидения?
— Даже на отдыхе покоя нет, — вздыхает Лариска. — Да, вы не ошиблись — я дикторша. Что ж меня не узнать, когда всем каждый вечер глаза мозолю.
— Вот здорово! — опять обрадовался Сашка. — Приятно, знаете ли, в эдакой глуши встретить коллегу. А простите за нескромный вопрос, на какой улице вы здесь проживаете?
— Молодой человек! — строго отвечает Лариска. — Неужели вы думаете, я так и скажу первому встречному-поперечному, что живу на Выхлопной улице, дом семь, корпус один, квартира семьдесят один, второй подъезд, девятый этаж?! Как же — ждите!
И опять Сашка удивился так сильно, будто узнал об этом впервые в жизни:
— Значит, мы вдобавок соседи. Ведь я снимаю угол совсем рядом. Ну, знаете ли, такое дельце надо обязательно отметить. Уверен, мы найдем ещё и общих знакомых.
— Ах какие мы находчивые! И смелые — не боимся, что прелестное дитя Дуная потом сболтнёт лишнего вашей с ним общей знакомой.
— Этот-то? — Сашка опять ладонью взъерошил мне волосы. — Вы, наверное, думаете, это мой сын? Ничего подобного. Это — племянник, племяш, так сказать. Сыновьям же откуда быть? Я и не женат вовсе. Холостой, ха-ха, в смысле незаряженный.
— Ах какие мы остроумные! Не понимаю только, зачем вы всё это мне рассказываете?
— Зато я понимаю, что ваши глазки, как алмазки. — Он придвинулся к Лариске и зашептал: — Племянник мой ровно в девять ноль-ноль отчаливает баиньки, после чего мы должны встретиться, обязательно. Надеюсь…
— Ну ладно, уговорили. Только девять часов для меня слишком рано. Я как раз в это время выхожу в эфир. Я же дикторша.
Сашка, как услышал про эфир, хотел, было, снова бухнуться на колени и вдруг спрашивает:
— А где мой портфель?
— Действительно, смотрю — руки у него свободны.
— Ты, кажется, забыл его на той улице, где читал Тамарке отрывок из «Демона», — говорю.
Услышав это, Лариска заверещала на всю улицу:
— Так вы уже какой-то Тамарке стихи читали? Ах какие вы все, мужики, ветреные.
Повернулась и пошла прочь. А мы побежали в другую сторону — за портфелем.
Уже после того как мы нашли его портфель, Сашка попросил:
— Не надо, старик, рассказывать маме об этой случайной встрече с моей начальницей. Мы, мужики, должны иметь свои маленькие тайны.
Я хоть и не считаю старосту за особенное начальство, однако маме ничего рассказывать не стал. Только папе, когда он спросил, почему я задержался, объяснил, что ходил дружить с девчонками.
— Ну и каковы твои впечатления, сынок? — почему-то улыбнулся он.
— Скукота, — честно признался я. — Удивляюсь, как мама и ты можете дружить аж с пятого класса.
Кафе для детей
Когда у нас в городе открылось детское кафе с очень красивым названием «Буратино», мы с Борькой решили сходить туда — отпраздновать переход во второй класс.
Мы шли по улице, как вдруг Борька спросил:
— Слушай, ты не боишься идти в кафе?
— Нет, — говорю, — чего ради я должен бояться? Это же не парикмахерская.
— Ну и что с того, что не парикмахерская?! Всё равно страшно. Вот в нашем доме живёт дяденька Эдуард Фомич. Так он ругается, что в кафе всегда обсчитывают.