— Не пойдет, потому что Махсум объявлен национальным героем. Если я его уберу, то поплачусь головой.
— Ты того, с ума спятил? Или дури какой накурился? Он же вор, проходимец, разбойник!
— Эмиру виднее, — напыщенно отозвался Гази. Он пнул мошну ногой, и та, скользнув по полу, остановилось у коленей Мансура.
— Ты что, мои деньги пинать, да? — надул щеки Мансур. — Да я тебя…
— Что? — Гази раздавил тремя пальцами грецкий орех, который до того вертел в руке, высвободил из скорлупы ядрышко и засунул его за щеку. Скорлупу он бросил на пол.
— Нет, ничего, — быстро поправился Мансур. — Значит, не убьешь?
— Сказал же: нет. Другого — пожалуйста, а Махсума не могу. Может, потом, попозже.
— Но мне нужно сейчас!
— У вас ко мне все?
— Да, то есть, нет! Тогда убей Гасана, этого гнусного погонщика верблюдов!
— Не могу, — Гази достал второй орех и принялся вертеть его в пальцах.
— Он что, тоже герой? — ехидно прищурился Мансур.
— Нет, он большой друг моего начальника, — второй орех хрустнул, и скорлупа вновь посыпалась на пол.
— У-у, проклятье! — взвыл от бессилия Мансур. — Но что же мне делать?
— Если вам обязательно нужно убить кого-нибудь, то я могу убить вашего слугу. Совсем недорого.
— А неплохая мысль, — задумался Мансур. Этот нахальный слуга уже давно портил ему жизнь, но не окажется ли другой еще хуже, вот в чем вопрос! — Нет, это пока ждет.
— Тогда я пошел, — Гази демонстративно выплюнул на пол шелуху, развернулся и вышел в коридор. — У, паршивая обезьяна, чтоб ты сдох!
— Это вы мне? — осведомился Гази оборачиваясь.
— Нет, беспомощный болван! — взорвался Мансур, уже не контролируя себя. — Это я про Черного Засранца!
Мансур поздно прикусил язык. Гази вернулся обратно в комнату, приблизился к обомлевшему Мансуру и, наклонившись вперед, отвесил ему звучный щелбан в лоб. Мансур брякнулся на спину, а на его лбу начала вздуваться приличная шишка.
— Я не болван и, тем более, не беспомощный, — мягко, но с нажимом пояснил Белый Воин. — Меня зовут Гази, и я Белый Воин.
— Я это помню, — быстро закивал Мансур. Шишка быстро росла. Мансуру было больно и обидно, но сделать он ничего не мог.
— Это я так, на всякий случай, если вы забыли.
— Нет, нет, что ты, Гази! У меня хорошая память.
— Я надеюсь, — Гази выпрямился, достал из кармана орешек и кинул его бледному Мансуру с красно-фиолетовым фингалом посреди лба. — Съешьте орешек. Они, говорят, очень полезны.
— Да-да, благодарю тебя.
Гази не уходил, продолжая стоять над душой у Мансура.
— Ну, чего тебе?
— Почему вы не едите.
— Я позже съем, обещаю.
— Может, вам расколоть? Я сделаю это за сумму вот в этом кошеле!
— Нет-нет, я сам! — Мансур быстро схватил мошну и спрятал под себя.
— Как пожелаете, — дернул плечами Гази и вышел в дверь, на этот раз окончательно.
Мансур вздохнул, повертел в пальцах орех, потом сдавил его, зажав в кулак — ничего не выходило. Мансур до того ни разу не видел грецких орехов в скорлупе и не знал, как их колют. Ему всегда приносили уже очищенные орехи. Помучившись немного, Мансур решил расколоть его вазой.
На грохот фарфора в комнату сбежалась вся прислуга. Мансур как раз приканчивал третью вазу и уже поглядывал на античную статуэтку богини Тефии — совершенно неприличной, с точки зрения мусульманина, но оч-чень привлекательной вещицы. Орех до сих пор был цел, а Мансура разобрал здоровый азарт.
— Что вы делаете, господин? — воскликнул слуга, которого посылали за Гази. — Остановитесь, прошу вас!
— А что такое? — не понял Мансур, опуская занесенную для удара статуэтку.
— Так вы его не расколете. Нужно по-другому.
— Как?
— Значит, кладете орех между зубов, — услужливо взялся объяснять слуга, — и бьете основанием ладони по нижней челюсти.
— Ты уверен?
— Я всегда их так колю, мой господин! — важно отозвался слуга.
Мансур отставил статуэтку в сторонку, подобрал с пола орех, с сомнением повертел в пальцах и засунул в рот.
— Ы? — спросил он у слуги.
— Именно так, господин, — поклонился тот.
Мансур размахнулся и со всей дури саданул кулаком себе по нижней челюсти. Раздался хруст.
— Ай! — только и сказал Мансур, морщась от нестерпимой боли. Из раскрытого рта ему на ладонь выпал целый орех и три крупных обломка зубов. — Ну, усё, — лицо Мансура залила краска. — Тепей тосьно мозешь звать Гази, котоый не тот, а дъугой.