— Кажется, отвязалась, — выдохнул Ахмед, когда девушка отвернулась и приблизилась к колодцу. — Шеф!
— Что?
— У вас ус немножко отклеился. Давайте поплюю.
— Я сам могу… поплевать, — разозлился Махсум, прилаживая ус на место. Еще не хватало, чтобы эта проклятая борода отвалилась в самый неподходящий момент! — Займись лучше лошадьми.
— Конями, шеф!
— Слушай, Ахмед, кончай цепляться к каждому слову!
— Но ведь это кони! — показал руками Ахмед. — Вот, видите?
— Я все прекрасно вижу, и совершенно незачем тыкать мне это… этим в лицо.
— Как знаете, — пожал плечами Ахмед, отвернувшись к кувшинам. — Эй, как вы там? — постучал он костяшками пальцев по пузатому боку одного из сосудов.
— Бубу, — донеслось из кувшина.
— Чего? — переспросил Ахмед, прикладывая ухо к холодному глиняному боку кувшина.
— Бубу-бу! — разразился кувшин гневной тирадой, заходив ходуном.
— Ну и ладно, — пожал плечами Ахмед. — И незачем так нервничать. Ждите команды.
— Бубу!
— Да ну тебя! — махнул рукой Ахмед, прошел к мешку с овсом, отвязал его от спины одного из коней и поискал глазами куда насыпать. Во дворе дома Али-бабы ничего подходящего не было. Тогда, не придумав ничего лучше, он высыпал зерно прямо перед мордами коней в пыль. Благовоспитанные кони с эмирских конюшен понюхали пыльное зерно и поворотили морды. — Ну и… эмир с вами, — обиделся на коней Ахмед. — Значит, и воду сами себе принесете!
В доме между тем уже вовсю кипела работа: мать Али-бабы, притащив из погреба кусок баранины, нарезала ее тонкими ломтиками, Марджина, расположившись рядом с ней, занималась овощами. Али-баба к тому времени на заднем дворе успел развести огонь в двух очагах, на которых стояли казаны — один большой, а другой поменьше. В обоих шкворчало, раскаляясь, масло. У очагов сидел на корточках Али-баба, ворочая кочергой разгорающиеся дрова.
Махсум встал рядом с Али-бабой и стал наблюдать за огнем. Огонь всегда казался Махсуму чем-то волшебным. Им можно обогреться, приготовить на нем еду, осветить дом, если надо, и еще им можно просто любоваться. В танце пляшущих на сухих полешках огоньков было нечто притягательно-таинственное и непередаваемо-прекрасное. Огнем можно любоваться бесконечно, но Махсуму сегодня было не до того. Оторвав взгляд от очага, он посмотрел на Али-бабу, и тот, словно почувствовав его взгляд, обернулся через плечо.
«Интересно, знает ли этот бесхитростный мальчишка, кто он, этот самый Одноглазый Хасан? А вдруг его предупредил кто-нибудь? — подумал Махсум отвернувшись. — Вдруг этот трус Касым все-таки прибежал к нему и обо всем рассказал? С него станется… Да нет, непохоже. К тому же после такого предательства…»
— Вы бы, почтеннейший… простите, как вас зовут?
— Хасан. Меня зовут Хасан. И у меня один глаз, — зачем-то добавил Махсум, поправив повязку на глазу. — «И зачем я, дурак, это сказал?»
Али-баба кивнул выпрямляясь.
— Вы бы, почтеннейший Хасан, пошли бы, отдохнули. Устали, небось, с дальней дороги?
— Устал, — честно признался Махсум. — Давно устал. Может, лучше помочь чего?
— Да вы что? — поразился Али-баба. — Нет-нет! Гость должен ожидать, когда хозяева накормят его и усладят его слух приятной беседой. Вот когда я буду у вас в гостях…
— Маловероятно, — проворчал Махсум и отошел в сторонку. Больше всего на свете ему сейчас хотелось куда-нибудь скрыться, чтобы никто не знал, где он и что он, но разве скроешься от судьбы?
— Шеф! — за спиной Махсума возник вездесущий Ахмед.
— Шеф? — вновь обернулся Али-баба. Он уже где-то однажды слышал это непонятное слово, но вот где и при каких обстоятельствах, никак не мог припомнить.
— То есть, я хотел сказать, мой господин! — поправился Ахмед.
— Этот мой слуга такой бестолковый, — пояснил Али-бабе Махсум, одарив Ахмеда взглядом, не обещающим тому ничего хорошего. — Учу, учу его, а он до сих пор разговаривает, как базарный нищий.
— Базарный? — переспросил Али-баба, вновь о чем-то задумавшись.
— Именно. Так что ты хотел сказать, мой бестолковый слуга? — поддел Ахмеда Махсум.
— Я хотел сказать, — надулся Ахмед от обиды. — Я хотел сказать, что кони накормлены, а кувшины чувствуют себя хорошо!
— Какой заботливый у вас слуга, — невольно восхитился Али-баба. — Даже о кувшинах с маслом говорит, как о живых людях!
— Он такой! — Махсум постучал костяшками пальцев по лбу, пока Али-баба не смотрел на него, и Ахмед еще больше надулся.
— А скажите, почтеннейший Хасан, можно ли взять у вас немного масла? У нас закончилось, а в одном казане его, по-моему, слишком мало.