— Ну, хорошо, — сдалась, вздохнув, старушка и, вздрагивая от каждого нового удара в дверь, быстро отодвинула засов. — Ох, Касым, это ты!
— Я, я. Вы что, спите, что ли? — недовольно буркнул Касым, отодвигая мать в сторонку и входя в дом. — Что вы здесь делаете закрывшись? И где дрова? — он подозрительно уставился на Али-бабу, глуповато улыбающегося ему. — О, боль моей печени, ты не принес дров? Целый день пропадал где-то, и ничего не принес?
— Я принес, — Али-баба подбросил на ладони мошну с деньгами, монеты глухо звякнули.
Касым, замолкнув, насторожился.
— Что это? Откуда ты это взял? — глаза Касыма загорелись алчным огнем.
— Это деньги. Я их нашел по дороге в горы и тут же вернулся, — выложил ему как на духу Али-баба.
— Деньги? Покажи! — Касым протянул пальцы к мошне, но Али-баба спрятал ее себе за спину. — Э, нет, братец! Погоди.
— Ну что еще? — Касым недовольно опустил руку, переступив с ноги на ногу. Руки его прямо-таки чесались от желания пощупать монеты, ощутить их тяжесть и опустить в свой карман.
— Давай сразу договоримся: деньги пополам!
— Пополам? — засомневался Касым, ища подвох в хитрых глазах Али-бабы. — Почему пополам?
— Мы же братья, вот я и подумал, что разделить его по-братски будет самым правильным.
— Я согласен! — несказанно обрадовался жадный Касым, рассчитывающий на самом деле не больше, чем на треть. Вопросов к Али-бабе у него не осталось. — Давай мою половину!..
Как видите, Али-баба оказался не так прост, и, благодаря собственной изворотливости, избавился от жадного брата малой жертвой. Касым тоже счел себя вполне счастливым и полагал, что очень удачно надул младшего брата, провернув доходную сделку, не стоившую ему ни динара. Он даже про дрова позабыл. Ослик в тот же день получил новую уздечку и отборный овес, чем остался несказанно доволен, а великий дух пещеры Сим-сим немного развеялся от скуки и досадил своим слишком шумным хозяевам. Все остались довольны, чего нельзя было сказать о разбойниках.
«Коршуны пустыни» вернулись в пещеру только поздно вечером. Стеная от жажды, головной боли и полного истощения сил, оборванные, грязные и обгоревшие под лучами нещадного южного солнца, они, наконец, вползли в свое логово. Сил у бравых разбойников хватило лишь вдосталь напиться из нескольких источников, у которых произошли небольшие, совершенно безобидные потасовки, ведь каждому хотелось поскорее припасть пересохшими губами к чаше с живительной влагой, но воды стены пещеры давали не так много, а жажда была невыносимой. Те, кто напился, отползали в сторонку и мгновенно забывались тяжелым беспокойным сном. Лишь перевозбужденный до крайности Ахмед никак не мог угомониться.
Напившись первым, он набросился на притихшего в дальнем углу пещеры Махсума. Вид у того был жалкий и какой-то забитый, а когда к нему подлетел Ахмед с кинжалом в руке, тот и вовсе побледнел, что было заметно даже сквозь свежий загар, и еще сильнее сжался, закрывшись руками.
— Ах ты, проклятая бледная собака! — накинулся на него Ахмед, сверкая глазами. — Говорил я тебе: не надо пить? Говорил или нет? — осатаневший телохранитель схватил Махсума за грудки и затряс, словно тряпичную куклу. Зубы у Махсума клацали, и тот только мычал, делая безуспешные попытки вырваться из цепких пальцев Ахмеда. — Отвечай мне, гнусный шакал, именующий себя громким титулом «шеф»!
— Ну чего ты, Ахмедик, — хныкал Махсум, отворачивая лицо от брызгавшего слюной рассвирепевшего разбойника. — Ну, ошибся, с кем не бывает.
— Ошибся?! Да ты посмотри, что ты натворил? — Ахмед полоснул воздух кинжалом, и Махсум сильно зажмурил веки, ожидая прикосновение холодной костлявой руки смерти, но Ахмед сдержался. — Суслик ты паршивый! Вонючий отпрыск гиены и змеи! Мы унижены, оскорблены, обворованы, наших коней увели! И кто? Паршивая горстка караванных трусов, что только и могут нападать, как на беззащитных разбойников! Да над нами теперь будут потешаться все кому не лень от Багдада до Хорезма!
— Это я натворил? Я?! — вскинулся Махсум, резким движением отбрасывая руку разбойника. — Разве я вливал в глотки твоих идиотов вино литрами? Не умеешь пить — не берись! Я, между прочим, сражался сразу с тремя!
— Видел я, как ты сражался, — негодующе сверкнул глазами Ахмед, но вдруг немного поостыл. — Валялся, как шелудивый пес у ног этих негодяев и скулил, моля о пощаде!
— Их было трое на одного! А у вас — один на двоих, троих! — бросил ему в лицо Махсум. — А вы там куличики долбанными тюбетейками лепили, строители хреновы!
— Чалмами, — машинально поправил его Ахмед. — А-а, — он безнадежно махнул рукой, опустил кинжал и уселся рядом с Махсумом, обхватив руками колени. — Ты лучше скажи, что мы теперь говорить будем Мансур-ако?