— Мы тут посоветовались с товарищами, — Махсум бросил взгляд на притихшего Ахмеда. Тот согласно кивнул, — и решили, что тридцать девять новых коней и ковер, на котором вы изволите сидеть, вполне компенсируют страдания моих людей.
— Ковер? На кой вам сдался мой ковер? — Мансур оторопело уставился на молодого человека, на всякий случай вцепившись пальцами в свой прекрасный персидский ковер ручной работы, стоивший ему кучи золота.
— Хорошо! Обойдемся без вашего ковра, — поразмыслив, согласился Махсум, а Ахмед вновь кивнул и показал своему предводителю выставленных вверх большой палец правой руки.
Мансур не понял этого жеста, решив, что это один из тайных знаков разбойников, и от греха подальше решил не продолжать спор. Тем более, очень дорогой любимый ковер оставался при нем.
— Уф-ф! — расслабился он немного. — Так и сделаем! Я сейчас напишу расписку на получение табуна из тридцати коней…
— Тридцати девяти, — поправил его Махсум. — У вас что-то с памятью, почтенный Мансур-ако.
— Помилуйте, как я объясню все это эмиру?! — возмущенно взмахнул руками Главный сборщик налогов. — Это же не корзина яблок и не выводок проклятых мышей, пожирающих зерно мешками!
— А вот это уже ваши проблемы, почтеннейший. Если вас это не устраивает, то мы пошли. У нас, знаете ли, еще куча дел.
— Стойте! — опять остановил их Мансур, разрываемый сомнениями и тревогой. — Не будем горячиться. Я дам вам тридцать пять коней.
— Тридцать девять! — хором ответили ему Махсум с Ахмедом.
— Ладно, будь по-вашему! — Мансур в сердцах грохнул пухлым кулаком по мягкому валику и тихо, себе под нос добавил: — Спишу на убытки от тухлого овса и верну с поставщиков и главного конюха… Нет, конюху тоже придется заплатить. О-хо-хо, опять непредвиденные расходы!
— Так что вы решили? — переспросил Махсум.
— Сегодня вечером заберете коней в ущелье.
— Оседланных, — осторожно добавил Ахмед.
— Да-да, оседланных! — щека Мансура нервно дернулась. — Что-нибудь еще?
— Этого вполне достаточно. Вы деловой человек, Мансур-ако, — Махсум позволил себе скупую улыбку. — С вами приятно иметь дело.
— А то! — гордо приосанился Мансур. — Все, свободны!
Махсум с Ахмедом заспешили к дверям, а Мансур, взявшись за принесенные ему перо с бумагой, задумался, скребя остро отточенным кончиком пера затылок:
— И все-таки я так и не понял, при чем здесь я?..
Новый топор Али-баба так и не купил — хотел, конечно, но все было как-то недосуг. То новую лежанку матери надо было справить, то казан, служивший тридцать лет верой и правдой, неожиданно прохудился, то забор нужно подлатать да веранду на крыше дома устроить, то у лопоухого корм раньше времени закончился. Дел, в общем, было невпроворот, и, чем дальше, тем больше. И вот же удивительное дело: не было денег — ничего нужно не было, а как завелись, так сразу понадобилось и то, и другое, и третье. Ну, прямо-таки, напасть какая-то! Али-баба только и успевал, что развязывать и завязывать мешок с золотом, монеты в котором убывали с пугающей быстротой…
— Али-баба, сынок! — окликнула его мать, входя в дом. — Мне нужно немного денег.
— О, мама! Зачем на этот раз? — у Али-бабы в последнее время появилась странная привычка чесаться, когда речь в очередной раз заходила о деньгах. Вот и сейчас, лишь прозвучало знакомое «немного денег», на несчастного Али-бабу тут же напала жестокая чесотка.
— Я платье на рынке присмотрела, хорошее, крепкое, надолго хватит, — повела насурьмленной бровью мать. — Да и сундук для вещей надо бы купить.
— Два, — хмуро отозвался Али-баба, скребя шею и руки ногтями.
— Платья? — обрадовалась старушка щедрости сына, но, как оказалось, слишком рано.
— Сундука два. А лучше три. В один ваши вещи — увы! — не поместятся. Знаете, мама, вам впору уже лавку одежды открывать или модный дом, столько вы этих тряпок за неделю накупили.
— Ой-ей, какой ты стал жадный, сынок, — удрученно покачала головой мать. — Родной матери…
— Я не жадный. Я экономный, — огрызнулся Али-баба. — Прошло всего две недели, а уж полмешка нет. А вы не подумали, что мы будем делать, когда все золото закончится?
— А чего думать-то? — махнула ручкой старушка. — Пойдешь в свою пещеру и еще один мешок возьмешь.
— Да вы в своем уме?! — Али-баба от подобного заявления аж подпрыгнул на месте словно ужаленный.
— А что такого? — наивно похлопала глазами мать. — Если этот твой дух такой добрый, то чего не дал сразу два мешка, а всучил тебе всего один?
— Он предлагал, — растерялся Али-баба, — но я отказался. Жадность — великий грех, мама.