Лицеистки в голубых, цвета мечты форменных платьях и белых фартуках степенно прогуливались по саду. Среди них была и моя двоюродная сестра Айше. Она гуляла под руку с самой красивой в мире девочкой Нино Кипиани. Увидев меня, Айше помахала рукой, Я подошел к ним и стал рассказывать о сражении, состоявшемся на уроке географии.
— Али хан, ты дурак, — сказала, наморщив носик, самая красивая в мире девочка. — Слава Богу, что мы в Европе. Будь мы в Азии, мне давно следовало бы надеть чадру, и ты бы никогда не увидел моего лица.
Я был разбит наголову. Спорное географическое положение Баку, действительно подарило мне благосклонность самых красивых в мире глаз.
Расстроенный, я решил не идти на остальные уроки и отправился бродить по улицам, разглядывая верблюдов, а потом долго стоял у моря, печально размышлял о Европе, Азии и прекрасных глазах Нино Кипиани.
Вдруг передо мной возник какой-то жуткого вида нищий. Я бросил ему монету. Он тут же схватил, мою руку, намереваясь поцеловать ее. Я испуганно отдернул руку. А потом, полный раскаяния за проявленное бессердечие, битых два часа искал исчезнувшего нищего, чтобы позволить ему поцеловать мне руку. Мне все казалось, что я обидел его отказом, и угрызения совести не давали мне покоя. Впрочем, найти нищего мне так и не удалось.
С тех пор прошло пять лет.
Много всякого произошло за эти годы. В нашу гимназию пришел новый директор, который больше всего на свете любил схватить кого-нибудь из нас за ворот и несколько раз сильно тряхнуть. Бить гимназистов запрещалось.
В эти же пять лет преподаватель шариата подробно объяснил нам, сколь велика милость Аллаха, давшего нам возможность явиться на свет мусульманами. К нам в класс пришли ещё двое армян и один русский. Зато двое мусульман ушли из гимназии: один из них в шестнадцать лет женился, а второго во время летних каникул зарезали в кровавой поножовщине.
Я же, Али хан Ширваншир, трижды съездил в Дагестан, дважды — в Тифлис, однажды был в Кисловодске и раз гостил у одного из своих дядей в Иране.
И еще я как-то чуть было не остался на второй год из-за того, что не смог отличить герундиум от герундивума[1]. Отец тогда пошел в мечеть, поговорил с муллой, который авторитетно объяснил ему, что латынь — это вообще сплошное недоразумение. Удовлетворенный подобным объяснением, отец надел все свои турецкие, русские и иранские ордена, явился к директору гимназии и подарил гимназии какой-то физический прибор. С тех пор я уже беспрепятственно переходил из класса в класс.
За эти годы стена гимназии украсилась новым объявлением, которое запрещало появляться в гимназии с заряженным пистолетом.
И, наконец, в эти пять лет в городе появилась телефонная сеть, открылись два новых кинотеатра, а Нино Кипиани по-прежнему оставалась самой красивой в мире девушкой.
Но скоро все должно было закончиться: до экзаменов оставалась всего неделя, я сидел в своей комнате и думал о том, как глупо учить латынь, живя на берегах Каспия.
Моя комната была самой лучшей во всем нашем двухэтажном доме. По стенам висели великолепные бухарские, исфаганские и кешанданские ковры. Поразительные по тонкости исполнения узоры на коврах изображали сады и озера, леса и реки такими, как их представляла мастерица. Человек, в этом деле несведущий, ничего особенного здесь не увидит, а для знатока — эта картина полна пленительного очарования.
Где-то далеко в степях женщины кочевых племен выискивают растения, из которых делают краску, секрет приготовления которой хранится столетиями и передается из поколения в поколение. На создание истинного произведения искусства мастерица должна потратить никак не меньше десяти лет. Так возникает ковер со сценами охоты или рыцарского поединка, шедевр, полный символов и намеков, понятных лишь посвященным, украшенный строкой Фирдоуси или мудрым изречением Саади.
Ковров было много, отчего комната казалась темной. Кроме ковров, в моей комнате были низкий диван, инкрустированный перламутром столик, множество мягких подушек и валяющиеся среди всего этого великолепия совершенно ненужные книги, учебники европейских наук — химии, латыни, физики, тригонометрии — глупостей, придуманных варварами, чтобы скрыть свое варварство.
Я захлопнул книгу и вышел из комнаты. Прошел по узкой веранде, поднялся на плоскую крышу и взглянул на мир, расстилающийся у моих ног: мощные крепостные стены Ичери шехер, развалины дворца с сохранившимися на камнях арабскими надписями, узкие улочки, по которым медленно шли верблюды. А вот возвышается круглая, массивная Девичья башня. У ее подножья суетятся проводники. Чуть поодаль, за Девичьей башней, распростерлось море свинцовое, непостижимое Каспийское море. Вдалеке вдоль берега тянулась степь — мрачные скалы, пески и колючки — прекраснейший в мире пейзаж, спокойный и непоколебимый.