– Но я в таком отчаянии! Госпожа Сакамаки! Умерла!
Мачеха вновь разразилась рыданиями – видно, от огорчения, что завещание нельзя получить сразу. Пальцы ее так и тянулись к бабушкиной вышивальной шкатулке – заново все перещупать.
– Бедная мамочка! – воскликнула Рейна и, неправильно истолковав ее движение, сунула матери в руку два своих замурзанных платка.
Алиана ни на минуту не поверила в устроенное мачехой представление. Она видела, как шныряет по комнате ее взгляд – высматривает ожерелье, оценивает остальное бабушкино имущество, – а потом мачеха спрятала залитое притворными слезами лицо на плече мастера Лео.
Бабушку увезли, чтобы кремировать и отправить прах на кладбище в восточной части Крестьянских земель, где были похоронены другие члены семей Сакамаки и Енокида. Все произошло так быстро: вот только что Алиана держала бабушку за руку, а вот она уже одна на чердаке – свернулась на полу, обнимая сшитые бабушкой плюшевые белые подушечки. Алиана жадно вдыхала чуть отдающий прелью запах соломы, кедра, полотна. Последнее, что осталось от старой женщины…
День медленно уступил место ночи. Алиана пыталась уснуть. Мачеха попробовала было приставить ее к работе, но Алиана чуть ли не впервые огрызнулась в ответ. Мачеха отступила, исходя гневом, это было заметно даже по ее жестко развернутым плечам. Никакие угрозы нарастить долг не заставили бы сейчас Алиану покинуть бабушкин чердак, не вытянули бы ее из пучины горя.
«Не может этого быть, – твердила она себе. – Не может быть, не может…»
Ответило ей только воркование хрустального голубя с подоконника. Девочка обругала птицу, спугнула ее, захлопав в ладоши. Голубь, пискнув, улетел и тут же вернулся.
А может… может, это знак? Алиана провела ладонями по деревянной панели у окна. Что, если бабушка припрятала хрустальное ожерелье для нее?
Она медленно, не смея дышать, сдвинула дощечку.
Пусто.
Бабушкин тайник был пуст – одни голые стенки. Пропал даже деревянный ящичек с ковриком.
Девочка провалилась в тревожный сон, всем сердцем надеясь, что, проснувшись, увидит бабушку над чашкой зеленого чая. Бабушка улыбнется и скажет: «Что-то я заспалась сегодня». Алиана отчаянно звала то утро, которого ей никогда не дождаться.
На следующий день Рейна спозаранок встряхнула ее за плечо:
– Алиана. Алиана!
– Не буду сегодня работать.
Рейна покачала головой:
– Я про бабушкино завещание. В нем и ты есть.
Теперь Алиана услышала тяжелые шаги мачехи на лестнице и следом масленый говорок мастера Лео. Едва она вскочила, мачеха ворвалась в комнату, за ней Рейцо с трактирщиком. Женщина протопала на середину комнаты. Алиана так и чувствовала, как она жадным взором подсчитывает цену всего, что здесь находится, от муслиновых валиков до баночки с жемчужными пуговицами.
Мастер Лео похлопал себя по карманам и вытащил тоненький свиток.
– Что там сказано? – выпалила Алиана.
Для себя она ничего не хотела, только бы услышать еще раз дорогие слова бабушки Мари.
Мачеха скроила кислую мину, сморщилась, как соленая слива:
– Ах, Алиана… Ты уже переделала все дела на сегодня? Тебе есть о чем подумать, кроме…
– Все. До единого.
Едва ли мачеха даст себе труд спуститься, чтобы проверить это.
Женщина прищурилась. И щелкнула пальцами, приказав дочери:
– Ступай проверь.
– Ой, я же только оттуда, – надулась Рейна.
Рейцо выставил сестру за дверь.
Десять минут прошло в напряженном молчании, и наконец в дверях показалась Рейна.
– Ма, я посмотрела. Столовое серебро блестит как полагается, и жестянка с рисовыми хлебцами, так что я пошла проверить стираное белье. Но я уронила хлебец в колодец, не сумела вытащить и…
– Закрой-ка рот! – рявкнула на нее мачеха, прижав пальцы к вискам. И махнула мастеру Лео. – Читай же.
Мастер Лео откашлялся.
– Это все.
– Воспоминания! – Рейцо фыркнул. – Надеюсь, они тебя прокормят. И что толку в горсти клубков и катушек?
Алиана ни на что не променяла бы те чернильные пóлночи с бабушкой Мари: в ее сердце они сверкали ярче звездного неба. И все-таки… Она распрямила спину. Ей хотелось бы взять еще кое-что.
– Если никому другому не нужно… я взяла бы одну подушечку.
Она бросила взгляд на мягкий бело-золотой валик из тех, на которых они с бабушкой сидели за шитьем – не упомнить сколько раз. Рюкзак раздуется, но втиснуть можно. И в дороге он пригодится, когда они с Исао и Хироши сбегут из Нарасино.
– Если! – возмутилась мачеха. – Они – и ковры тоже – мои! Так же, как хрустальное ожерелье, когда найдется. Ты слышала завещание.