— А если ты всё уже спланировал… и всё это произойдёт не раньше, чем через пятьсот лет… что ты всё время считаешь?
— Я подумал: вдруг это можно приблизить.
— Не надо, — пробормотал Тэрн. — Пожалуйста… не надо…
Джон сцепил руки в замок.
— Ты тоже мне очень дорог. Я постараюсь не делать этого при тебе. Я хотел бы посмотреть, как ты проживёшь, провести с тобой больше времени. Но если вдруг мне выпадет шанс — я не откажусь. Извини.
Тэрн молчал.
— Я прожил на тысячу лет больше, чем мог вынести. И в прошлый раз, когда упустил возможность… это было слишком тяжело, хотя, может быть, и стоило того. Но я не… я бы сказал, что не перенесу второй раз, но это самое худшее — я его перенесу. Прости, Тэрн, я понимаю, что для тебя звучат ужасно мои слова про разрушение мира… но ты просто пока не понимаешь. Как и то, почему я убиваю каждый Виток, и почему это ничего не значит… смерть тела неважна, Тэрн. Страшна только смерть души.
Он помолчал и добавил:
— Наверное, я зря рассказал тебе. Ты всё ещё был не готов.
Он аккуратно собрал тарелки и вышел. Тэрн так же смотрел в стену.
Финал
Прошло ещё несколько дней. Кина уже ничего не соображала. Она слишком устала. Она была слишком больна, чтобы это продолжать. Она… больше не могла.
Наверное, она прислонилась к дереву и, наверное, провалилась в сон — впервые за столько времени, — потому что когда Мрак предупреждающе заржал и она очнулась, было уже совсем темно, а вокруг стояло множество людей… Кина сосредоточила взгляд. Монахи… брат Елло. Да, кончилось путешествие.
— Амулет.
Она послушно сняла с шеи амулет и вручила настоятелю. Брат Елло вздрогнул и сразу же передал его монаху слева. Да, боялись они его… амулет… Джона…
Брат Елло сделал два шага назад и смерил её взглядом. Жалкое зрелище, наверное, увидел.
— Повезло тебе, дрянь. Святой дед Ушка проникся твоей историей. Он считает, что ты — заблудшая овца, и говорит, что надо лишь забрать у тебя амулет, а тебя оставить в покое. Он у нас такой добрый, наш всемилостивый дед Ушка! Ко всем, ко всем снисходит, даже к таким, как ты…
На полторы фразы голос брата Елло вместо омерзения и ненависти наполнился благоговением, но потом сорвался обратно. Кина присмотрелась. Двое монахов, стоявших ближе всех к брату Елло, были одеты в иные рясы: полностью серебряные, а не белые, как у обычных монахов, и не белые с серебряной отделкой, как у завандрского настоятеля. Адепты Серебряного Храма, значит… Святой дед послал проконтролировать… Ну, спасибо, дед Ушка, может, и не убьют.
Брат Елло говорил что-то, но Кина не слушала. Она пришла в себя лишь на словах монаха в серебряной одежде:
— Тебя никто не тронет, дочь наша. Тебе будет порукой слово самого святого Ушки, — Кина видела, как скривился брат Елло, а с ним ещё несколько мужчин, — и ни один монах не осмелится его нарушить.
Стальным был его тон. Стало ясно, что и впрямь — не осмелится. Потому что преступившего приказ подлеца-монаха быстро устранят другие монахи, добрые. Причём достанут всех-всех-всех, причастных к случившемуся. Ох, как Елло глазами прожигает…
— Иди, дочь наша, — вступил второй монах. — Мы верим, что ты просто ошиблась. Не может простой человек распознать ложь самого воплощения зла… Иди и не совершай больше таких ошибок.
Они её отпускали. Кажется, они правда её отпускали. Какие милые, добрые люди. Не все монахи, значит, продажные твари… не все, значит…
В своих серебряных одеждах, облечённые непререкаемой волей и добротой, на мгновение они показались Кине воплощением Святых Гелдера и Дайфуса. Она опустилась на колени и просипела:
— Благословите на новую жизнь, святые отцы.
Один из них возложил руку ей на лоб, второй сложил ладони в молитвенном жесте, и они нараспев произнесли слова благословения. После чего ушли, уводя за собой всю толпу и брата Елло.
Он слегка задержался. Обернулся, поймал взгляд Кины и демонстративно сплюнул. Она помахала в ответ.
Когда монахи ушли, Кина вскочила, начисто забыв о прежней усталости. Она заметалась вокруг коня, навешивая попону, застёгивая седло и взбудораженно приговаривая:
— Видишь, Мрак, какие дела! Не найдёт меня Джон теперь… А, что ж врать-то!.. хотел бы — разыскал давно! Новая жизнь нам только и остаётся, брат. Ну да живы и хорошо… хорошо-то как, что живы!