— Да.
— Так вот, я побывал у Сэра Джона Лутимера. Они не очень-то были рады меня видеть — и я их вполне понимаю. Дом был полон гостей. Лутимер занимает высокий пост в министерстве иностранных дел, и он устраивал прощальный вечер для симпатичной молодой пары, они сегодня утром улетают — я даже полагаю, что уже улетели — в Буэнос-Айрес. Мужа зовут Чарльз Эвертон. Он назначен первым секретарем посольства в Аргентине. В общем-то более надежного свидетеля и придумать трудно. И его жена тоже внушает доверие.
Спокойные здравомыслящие люди, уверенные в себе и в своих словах. Они оба подтвердили, что нам сказал Артур Кросс, и еще добавили разных подробностей. Они обратились к нему на Ричмондском кругу — сами обратились, он никакой инициативы не проявлял. Они заблудились в тумане, и он сказал, что тоже заблудился. Сказал, что едет к дяде на Уелфорд авеню, а им было нужно на Хейли Крезент. Он не очень-то хотел их брать — видно было, что не представляет, куда ехать, но сказал все же, что готов попытаться. В машине они обменялись несколькими вежливыми фразами. Кросс ехал потихоньку, ничего не было видно, и в конце концов они остановились, и Кросс сказал, что не знает, куда они заехали. Они выглянули наружу и при свете фонарика разглядели название улицы — Хемли авеню — как Кросс нам и сказал. Я все тщательно проверил, и все сходится. Эвертон прочитал надпись, и его жена тоже. «Когда примерно это было?» «В восемь,» — говорит Эвертон. «Откуда вы это знаете так точно?» — спрашиваю, а он отвечает: «Нас ждали у Сэра Лутимера к восьми. Я все время смотрел на часы. Знаете это ощущение, когда опаздываешь, будто время бежит страшно быстро, а ты словно не двигаешься. Так что, если вы хотите пришить нашему любезному водителю какое-нибудь преступление, так выберите другое время, а не 8 часов вечера.»
Инспектор вытер вспотевший лоб.
— Затем я спросил Эвертона про разбомбленный дом. Он сказал, что сам его в тумане не разглядел, но что, по-видимому, он стоит недалеко от угла и что Кросс отсутствовал минут пять. Они с женой разговаривали о делах министерства, и отсутствовал он недолго. Они оба слышали, как он стучал в дверь — и больше ничего.
Потом вернулся страшно разозленный и сказал, что упал и поранил руку. Было темно, и они не видели рану. Эвертон сказал мне: «Упасть в таком тумане проще простого, инспектор. Я бы не удивился, если бы он сломал шею.» После этого они опять поехали, поворачивая туда-сюда — все, как нам и рассказал Кросс — и в конце концов добрались до Лутимера. Я записал, когда они там оказались, и все сходится.
Джексон присвистнул.
— Вот это алиби!
— Железное! Под него не подкопаешься. Эти показания — чистое золото для Кросса. Нет никаких сомнений, что в восемь часов вечера он был на Хемли авеню, а в тумане оттуда меньше чем за полчаса до Уелфорд авеню не доедешь. Так что убить дядю он не мог — никуда от этого не денешься.
— Жаль,— сказал Джексон.
— Что жаль?
— Что он не мог убить своего дядю. Мне не очень нравится мистер Кросс.
— Это замечание недостойно работника полиции,— сурово сказал инспектор.— Что же нам, повесить человека, потому что он нам не нравится? Вообще-то он и мне не нравится. Уж очень у него все выходит гладко. Чересчур гладкая история. Но что поделаешь — придется вычеркнуть его из списков подозреваемых. Однако...
— Однако, что?—спросил Джексон. Из него получился бы прекрасный Ватсон.
— Сегодня в восемь утра я заехал на Уелфорд авеню и попросил Кросса поехать со мной к нему на квартиру — дескать, мне надо ее осмотреть. Ему это очень не понравилось — прямо-таки полез в бутылку. Тогда я сказал, что, если ему некогда, то я могу осмотреть квартиру и один. Разумеется, он поехал со мной. Жаловался, что совсем не спал, что на фабрику надо являться рано утром и что дела там теперь придут в полное расстройство. Ну, поднялись мы к нему в квартиру, и там стоял такой явственный запах бензина, что я его спросил: «На что это вы тратили драгоценные купоны, мистер Кросс?» В ответ он как-то кисло улыбнулся и сказал: «Я отчищал пальто. Я его вчера запачкал кровью, когда поранил руку, и заехал домой, чтобы ее отчистить».
— Интересно!— воскликнул Джексон.
— Вот и я то же самое подумал. «Быстро же вы это успели,— сказал я ему,— и почему вы мне вчера не сказали, что заезжали домой?» Он ответил, что не придавал этому значения. «Когда расследуется убийство, мы придаем значение каждой мелочи, и вам это прекрасно известно.» Я произнес это очень сурово, а он как-то сжался и сказал, что сожалеет. Он, видите ли, боялся, что если пятно сразу не смыть, позже его уже не выведешь, а это — его выходное пальто. Он сказал, что сначала пытался отмыть пятно водой, а потом бензином.
— Подозрительно.
— Подозрительно? Явное вранье! «Вы вернулись сюда, чтобы отмыть пятно, или вы обнаружили его только, когда приехали?» — спросил я его. Он сказал, что вернулся промыть и перевязать руку и выпить рюмочку виски для подкрепления духа, а пятно обнаружил уже дома. Подумать только! Опаздывает к дяде почти на час и при этом устраивает стирку из-за нескольких капелек крови!
— Наверно, нам уже не узнать, его ли это была кровь,— уныло заметил Джексон.
— Пальто я все-таки забрал — вдруг анализ что-нибудь даст, но, честно говоря, надежды мало. Да, меня еще поразило, что в квартире у него было открыто окно. «Вы всегда оставляете окно открытым в такую холодную ночь?» — спросил я его. Он видите ли, хотел, чтобы выветрился запах бензина. Тут я увидел у него в камине большую кучу пепла. «Что вы тут жгли?» — спросил я его. «Любовные письма, инспектор.» «Хватит шуточек»,— говорю. Тогда он заявил: «Я жег бумаги, инспектор. Насколько мне известно, это не преследуется законом, но, если вам нужен пепел — пожалуйста, забирайте.»
— Ну и что вы, забрали?— спросил Джексон.
— Лейтенант, я — человек дотошный. Не люблю ничего оставлять на волю случая. Я взял щепотку пепла, хотя и чувствовал себя весьма глупо. А Кросс стоит и смотрит на меня с этакой презрительной ухмылкой. Удивительно противный тип, скажу я вам.
Раздраженный сверх всякой меры инспектор оглушительно высморкался.
— Итак, подведем итоги,— уже спокойнее заговорил он.— Кросс ведет себя довольно странно, я бы даже сказал подозрительно, но у него непробиваемое алиби. Его там не было — значит, убил не он. Кто же? Кто был этот знакомый Холлисона, который по неизвестной нам причине проломил ему череп, который явно знал порядки в доме, который позвонил по телефону, чтобы подкрепить алиби, который изменил голос, потому что его голос известен в округе и который затем бесследно исчез? Кто?— рявкнул инспектор, стукнув кулаком по столу Джексона.
— Не знаю, инспектор, хоть убейте.
— Я тоже,— признался инспектор,— но мы его найдем. Будем копать и копать, и в конце концов найдем.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Примерно в то же время, когда инспектор Джемс разговаривал с лейтенантом Джексоном, в дом Холлисона на Уелфорд авеню кто-то постучал, и миссис Армстронг, открыв дверь, обнаружила на пороге незнакомую молодую особу.
— Доброе утро,— сказала посетительница,— Я — Памела Уитворд. Я пришла узнать не надо ли вам чем-нибудь помочь
Миссис Армстронг, внешне оправившаяся после вчерашнего шока, внимательно оглядела девушку и, по-видимому, решила, что она заслуживает доверия.
— Очень любезно с вашей стороны,— сказала она.— Мистер Джеффри дома и, наверно, будет рад вас видеть. Ему нужно немного отвлечься. Заходите, пожалуйста.
— Спасибо,— сказала Памела.
— В общем-то он держит себя в руках — насколько это возможно. Мы все, наверно, не скоро придем в себя после этого ужаса. Он только что говорил мне про вас. Он вам очень благодарен.
— К сожалению, я мало что могла сделать, сказала Памела.— Может быть, надо куда-нибудь сходить кого-нибудь известить? Представляю, как у вас сейчас голова кругом идет — а мне сегодня не нужно идти в больницу.
Миссис Армстронг улыбнулась и покачала головой.