— Вы меня с ним познакомите?
— Полагаю, что это можно устроить,— сказала Памела.— Пусть хоть раз поговорит о чем-нибудь, не имеющем отношения к медицине. Расскажите , ему про свои приключения.
— Какие приключения? У меня их почти что не было.
— Как же — за шесть-то лет! А как вообще вы стали военным моряком?
— Скажем так — мне немного надоело лакокрасочное производство, и я просто подал заявление — в обычном порядке. Комиссия обнаружила у меня отличное зрение и нормальное умственное развитие, и меня зачислили в службу связи. Разумеется, рядовым. Некоторое время я служил на восточном побережье, играя с лампами Морзе и семафорами. Но я мечтал о производстве в офицеры, а для этого нужен стаж плавания. Время шло, меня, наконец, назначили на корабль. Так я попал на Бермуды.
— И там начались ваши приключения?
— Какие там приключения! На Бермудах мы полуголые чистили на веранде картошку. Еще мы вырубили в коралловом известняке площадку для тенниса. Как-то раз старшина вызвал отделение и сказал, что ему надо послать шестерых вглубь острова с каким-то заданием. А мне он велел остаться. «Не огорчайся»,— говорит,— «мы найдем тебе другую работу. В море тебе не придется идти.» «Но я за этим сюда и приехал,»— выпалил я. «Что?» — сказал он.— «Собирай вещи и будь здесь в два часа.» В тот же день я получил назначение на крейсер. Просто повезло, вот и все. Джеффри поднял бокал.
— Выпьем! Я не слишком много болтаю?
— Что вы, очень интересно! Продолжайте.
— Ну так вот. Крейсер был довольно дряхлый, но мы все же пробороздили Тихий океан. Нам было приказано найти и потопить немецкое вооруженное торговое судно, но мы искали его три месяца и ни разу даже не видели. Из этого рейса мне больше всего запомнился пикник, который мы устроили в Перу, на окраине небольшого городка. Двести матросов, соленый арахис, гамбургеры, пиво. А вечером танцы: к нам на пикник сбежались соломенные вдовы со всех окрестных городишек.
— Да, такое, понятно, не забудешь. Ну, а как вы все-таки стали офицером?
— Через некоторое время я вернулся в Англию, обучался на разных курсах и, наконец, был произведен в младшие лейтенанты. Я слышал, как ребята говорили о радарах, и мне стало интересно. Я попросил назначение в отряд радарного управления истребителями. Меня направили на конвойное судно, затем я попал на «Инкорриджибл». Мы участвовали в большинстве крупных боев в Тихом океане, даже дошли до Японии. Собственно говоря, мои самолеты вылетели бомбить Токио, когда по радио сообщили о капитуляции Японии. Как же было приятно им телеграфировать: «Возвращайтесь, ребята, война окончилась».
— Вы так это все рассказываете, точно были не на войне, а на увеселительной прогулке.
— На расстоянии все кажется легче. Иногда нам приходилось работать по двадцать три с половиной часа без передышки.
Джеффри обмяк на стуле, словно его охватила усталость при одном воспоминании об этих днях.
— Не знаю, по какой причине,— сказал он — то ли от выпитого вина, то ли от вашего присутствия, но на душе у меня как-то легче. Несмотря на то, что меня подозревают в убийстве.
Памела чуть не выронила из рук чашку с кофе,
— Что за чушь!—воскликнула она.
— Правда-правда. Инспектор старался меня успокоить, но тем не менее я — в списке подозреваемых.
— Вы делаете из мухи слона.
— Ничего подобного. Дело в том, что отец оставил мне наследство.
— В этом нет ничего особенного.
— Я не могу доказать, что я этого не делал. А все остальные могут.
— Что за нелепость,— нахмурившись, сказала Памела.
— Я же вам сказал, что из вас никогда не получится врач.
— То есть, как?
— Если к вам поступит молодой человек с голубыми глазами и черными кудрями, вы посмотрите на него и скажете: «Не может у него быть аппендицита — такой симпатичный молодой человек! Уложите его в постель и дайте ему таблетку аспирина.»
Памела рассмеялась.
— Вздор! Я знаю, что в человеке легко ошибиться, и я знаю, что интересный мужчина может оказаться последним негодяем. Но как бы вы не уверяли меня, что способны на убийство, я в это ни за что не поверю,
— Могу только сказать, что это — отнюдь не научный подход. Вот инспектор — человек более здравомыслящий. Он задал мне несколько очень щекотливых вопросов.
— Так уж у них, видимо, заведено.
— Вот и он то же самое говорит. Так или иначе, боюсь, что многие будут думать, что это сделал я.
— Многие!— воскликнула Памела с уничтожающим презрением.— А что вам до них за дело?
— Я отдал бы все, чтобы нашли действительного убийцу.
— Лучше постарайтесь об этом меньше думать. Занимайтесь своей работой, приглашайте меня в ресторан, внушите себе, что ничего этого не было.
— Замечательный совет. Может быть, мне и удастся все забыть, если вы мне поможете. Кстати — вы случайно не обручены?
Она показала ему левую руку.
— Видите — никаких следов кольца.
— А я весь вечер пытался рассмотреть, есть кольцо или нет.
— Ну вот, одной заботой меньше. Мне ведь всего двадцать три года.
— Это ничего не значит. За год или два можно бог знает что натворить.
— Я разборчива,— сказала Памела.— И у меня очень мало времени.
— А я думал, что все студенты-медики...
— Это было справедливо, когда в медицинские институты принимали только мужчин. А я думала, что все моряки...
Джеффри засмеялся.
— На моей совести не так-то много грехов. Я, наверно, тоже разборчив.
— По-моему, мы достаточно наговорили глупостей,— сказала Памела.— Наверно, выпили лишнего. Когда я завтра буду вспоминать этот разговор, я буду страшно ругать себя.
— А я буду хранить память о нем всю жизнь.
— Господи, вы впадаете в сентиментальность! Того и гляди прослезитесь. Видно, нам пора идти. Это был очень приятный вечер. Большое вам спасибо.
И Памела с решительным видом поднялась со стула.
На обратном пути Джеффри вел машину очень осторожно — и очень медленно. Оба молчали. Потом он сказал:
— Мне кажется, что я в вас влюбился.
— Ерунда. Мы знакомы только двадцать четыре часа.
— Я тоже сосчитал часы. А почему мне нельзя в вас влюбиться? Вы красивы, умны, добры...
Памела поежилась.
— Пожалуйста, перестаньте,— попросила она.— Вы меня совсем не знаете. Какой же вы, однако, импульсивный человек. Честное слово — это даже смешно.
Джеффри замолчал. Некоторое время спустя Памела проговорила:
— Вы сердитесь на меня?
— Мне не за что на вас сердиться. Я действительно импульсивный человек. А сегодня к тому же я не в себе. Но ни слова из того, что я сказал, назад я не возьму,— с вызовом закончил Джеффри.
— Я вовсе не хочу, чтобы вы брали свои слова назад. Вы мне нравитесь. Я не вижу нужды притворяться. И мне хотелось бы вам помочь.
Лицо Джеффри опять омрачилось. Остановив машину возле дома доктора, Джеффри посмотрел на Памелу и сказал:
— Доброй ночи, Памела. Вы не представляете, как мне не хочется с вами расставаться. Какой это был чудесный вечер!
Он положил руку на спинку ее сиденья, наклонился к ней, но не поцеловал, а тихо сказал:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Джеффри,— ответила Памела и вышла из машины.
— Черт возьми!— воскликнул Джеффри. Памела остановилась.
— В чем дело?— спросила она.
— Я хотел вас поцеловать и не решился.
Памела наклонилась к нему и легонько поцеловала в щеку.
— Спокойной ночи, милый.
Она взбежала по ступенькам крыльца, быстро отперла дверь и скрылась в доме. Внутренний голос укорял ее: «Этого не надо было делать. Ты совершила глупость. Слишком быстро.»
Другой голос ответил с вызовом: «А мне хотелось! Он мне очень нравится!»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Проснувшись на следующее утро, Джеффри испытал сложную гамму ощущений. Воспоминание о трагедии по-прежнему угнетало его, и думать о предстоящем дне ему было очень тяжело.
Но было и другое — несомненное чувство радости. Он упрекал себя за бесчувственность, напоминал себе, что не прошло и двух дней со смерти отца и что его еще даже не похоронили. Но радость не уходила, и ему даже не было стыдно.