Почему она согласилась, хотя уже изрядно устала от танцев? Вспомнить причину сейчас она не могла. Возможно, обиделась на Чагина — нашел время отлучаться! Возможно, ей польстил восхищенный взгляд клерка — ладно скроенного, светловолосого… Так или иначе, она согласилась, и танцевала самозабвенно. Она любила танцевать, а этот парень оказался прекрасным партнером: нечасто встретишь человека, который вообще имеет представление о фигурах танго, а танцевать его хорошо не умеет почти никто — за всю жизнь ей попадались два или три таких умельца. Поэтому, когда танец закончился, она не смогла удержаться от вопроса:
— Где вы учились танцевать?
Он, раскрасневшийся и утирающий пот со лба ладонью, засмеялся:
— У нас в деревне, где же еще! В клубе был кружок бальных танцев.
Этот ответ удивил и покоробил Вику одновременно. Удивил, потому что в ее кругу редко встречались люди, не стеснявшиеся своего провинциального и, тем более, деревенского происхождения. Покоробил, потому что она, имевшая в родовом дереве около пяти поколений петербуржцев и этим безмерно гордившаяся, чуралась плебейского сословия и всего, что с ним связано. Она принадлежала к той петербургской псевдоинтеллигенции, которую раздражает, когда в речи собеседника сквозят диалектные особенности, а в манерах присутствует простота, позволяющая справляться с бифштексом без ножа, с помощью одной вилки.
Когда-то в юности ее насмерть поразила одна знаменитая петербургская актриса, которую она почти боготворила. Вика Веденеева стояла у служебного входа в Александринский театр в ожидании контрамарки на премьеру. Контрамарку ей должен был вынести знакомый администратор — у нее, заядлой театралки, знакомые администраторы были везде. Администратор все не появлялся, а к служебному входу тем временем подъезжали артисты. Викина любимая актриса гордо вышла из сверкающей «Волги», одетая в шиншилловое манто, с капельками бриллиантов в ушах… А затем, воровато оглянувшись по сторонам, зажала пальцем ноздрю и ловко сморкнулась прямо под колеса «Волги». Для Вики эта сцена перевесила все спектакли с участием актрисы. С тех пор она не ходила в Александринку и с подозрением смотрела на дам, напоминавших ее бывший идеал.
Как и ожидалось, ее партнер по танго ставил неправильные ударения, безбожно смягчал шипящие согласные, некоторые слоги растягивал, а некоторые — варварски редуцировал. Послушав, как он говорит, Виктория, в прошлом одна из лучших выпускниц питерского филфака, без труда догадалась о принадлежности его «родовы», как он сам выражался, к пермским корням. К тому же, он слишком громко вздыхал и смеялся, пил из бокала с прихлебом и пользовался невообразимо резким не то одеколоном, не то дезодорантом — по мнению Виктории, таких запахов в парфюмерии вообще не должно было существовать.
— А я давно к вам приглядываюся, — сказал он, с истинно провинциальной непосредственностью рассматривая ее с ног до головы и обратно. — Думаю себе: такая обалденная красотка — и не моя. Убиться можно.
Виктория натянуто улыбнулась и стала искать глазами Чагина. Его нигде не было.
— Вы нашего главного охранника хватилися? — услужливо произнес молодой человек. — Так он на втором этаже шампанское пьет с топ-менеджером. Передать, чтоб пришел?
— Не нужно, — прошипела она по-змеиному и подумала: «Пропал вечер!»
— Не расстраивайтеся, — улыбнулся бывший партнер. — Этот Рембо вас не стоит.
Виктории стало совсем плохо — какой-то провинциальный сопляк, по непонятной причине принятый в солидную фирму, лез к ней с утешениями!
— Я не расстраиваюсь, — ледяным тоном сказала она. — Спасибо за танец, всего доброго.
Она была уверена, что после этого он немедленно ретируется. Но не тут-то было.
— Хотите шампанского? — весело спросил он. — Или чего покрепче? Я принесу, мигом. А может, пирожного? («А-а-а можьет пирожьного?» — так это звучало в оригинале).
— Я не ем сладкого. И мне пора домой. — Она отвернулась, явно дав понять, что общение закончено.
Но он обошел ее и теперь опять стоял перед нею, как сивка-бурка.
— Куда ж вы так торопитеся? Время детское, завтра — выходной. Или у вас дома семеро по лавкам плачут и корова недоеная? — Видимо, таким образом он шутил.
— А вам что за печаль? — довольно грубо спросила она.
Молодой человек вдруг приосанился и сообщил:
— Не в моих правилах бросать барышень в расстроенных чувствах.