— Обо всем расскажи ему, мерзкая! Исповедайся публично, позор всей моей жизни! Бесстыжая! Твой бедный отец, должно быть, переворачивается в своем гробу, видя, какой ты стала! Подумайте, синьор инспектор, эта девчонка, которую я всегда учила только добру, ведь ее поведение отбивает всякую охоту иметь детей! А у вас есть дети?
— Нет.
— Вы сами не понимаете, как вам повезло! Будешь ты говорить, Тереза, или хочешь, чтобы я тебя поколотила?
Опустив голову, Тереза прошептала:
— Я не смею…
Вдова обернулась к Амедео:
— В таком случае говори ты, бездельник! Соблазнитель! Бесчестный!
— Я? А что вы хотите, чтобы я сказал?
— Тебе стыдно, да? Так вот: если у вас обоих храбрости не хватает, я сама все расскажу синьору из Милана!
И, ухватившись за лацканы пиджака Чекотти, глядя прямо ему в глаза, она стала жаловаться:
— Знаете, что она сделала со мной, со своей матерью, эта бесстыжая? Она меня обманула! Я думала, что она у своей тетки, а она в это время встретилась с этим проходимцем Амедео! Она поджидала его, как какая-нибудь уличная девка, у выхода из кафе этого подлеца, этого отравителя Онезимо. Что вы на это скажете?
Полицейский сначала высвободился, потом заверил вдову, что ему нет дела до поведения ее дочери и что, кроме того, ей не придется больше опасаться дурного влияния со стороны Амедео, так как он его увозит в миланскую тюрьму.
— Но, синьор, именно это-то и невозможно!
— Почему?
— Потому что эта парочка занималась Бог знает чем как раз в то время, когда убили этого несчастного Таламани. Кстати сказать, это был прекрасный человек, вежливый и все такое… А ведь это чудовище Амедео не мог одновременно находиться в разных местах, как по-вашему?
Чекотти почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
— И вы только теперь являетесь, чтобы сказать мне об этом?..
— Это по ее вине! Чтобы спасти свою репутацию, она позволила бы вам увезти его, эта бессердечная! Но, к счастью, я здесь! Для меня справедливость на первом месте! А ведь я была бы очень довольна, если бы этот Россатти, этот соблазнитель, совсем уехал отсюда! Но, что делать, Габриелли всегда были на стороне закона.
Инспектор повернулся к девушке:
— Это правда?
— Да, синьор… Простите меня.
Вне себя от злости Маттео набросился на Амедео:
— А вы что же? Почему вы мне не сказали?..
Россатти придал своему лицу серьезное выражение и сдержанно произнес:
— Честь молодой девушки поставлена на карту, синьор инспектор.
— Не морочьте мне голову вашими глупостями. Подтверждаете вы или нет то, что рассказала эта женщина?
— Я не имею права ничего сказать.
Чекотти с удовольствием закатил бы ему затрещину. Он сделал попытку напугать вдову Габриелли, так как не знал, что страх неведом женщинам из Фолиньяцаро.
— Известно ли вам, как закон карает за лжесвидетельство?
— Лжесвидетельство? Так вы думаете, что мне доставляет удовольствие чернить собственную дочь перед посторонними?
— Хорошо, можете идти…
И он добавил в силу привычки:
— Оставьте вашу фамилию и адрес.
Все расхохотались, кроме Маттео.
…Когда они остались втроем, Чекотти, покраснев под ироническими взглядами двух остальных, некрасиво выругался, потом воскликнул:
— Я уверен, что обе они лгали!
Тимолеоне Рицотто добродушно улыбнулся:
— Очень возможно, синьор, но как это доказать?
Глава пятая
В эту ночь инспектор Маттео Чекотти спал очень плохо. Накануне вечером он вынужден был освободить Амедео Россатти; показания Терезы свидетельствовали о его невиновности по крайней мере до тех пор, пока не удастся доказать, что она говорила неправду. После этого ему пришлось позвонить комиссару Рампацо и признаться, что дела идут, пожалуй, не совсем так хорошо, как ему сперва показалось из-за чрезмерного оптимизма, и что его возвращение откладывается до ареста убийцы Эузебио Таламани. Слушая смущенный голос своего подчиненного, комиссар Рампацо испытывал какое-то нездоровое злорадство. Он сделал несколько нелестных замечаний о людях, продающих шкуру неубитого медведя, и повесил трубку, радуясь про себя, что не послал своего любимца — инспектора Ансельмо Джаретту — в это осиное гнездо.