— Вот как? Выбирай выражения, Элоиза!
— Чтобы защитить убийцу этого Таламани, ты готов принести в жертву моего сына! Сына, которого я родила от другого, а не от тебя! Вот с этим ты никак не можешь примириться, признайся, Тимолеоне!
Начальник карабинеров обернулся к Чекотти и грустно сказал:
— Вы слышали? Говорить такое человеку моих лет да еще находящемуся при исполнении обязанностей…
Эта сцена уже надоела полицейскому, и он сухо ответил:
— Составьте на нее протокол… Я буду свидетелем…
Элоиза снова накинулась на Маттео:
— А вы почему вмешиваетесь, миланец вы несчастный? Что вы можете знать о наших с Тимолеоне отношениях? Разве кто-нибудь мог рассказать вам, как он долгие годы бегал за мной, так что я даже не решалась показываться одна на улице? А когда я вышла замуж, несколько здоровых парней с трудом удержали его от самоубийства, в таком он был отчаянии!
Рицотто схватился за голову.
— Боже мой! Откуда она все это берет? Когда ты выходила замуж, я был в гарнизоне, а после этого не видел тебя по крайней мере семь или восемь лет!
— Ну да, потому что ты так страдал!
— Бедная моя Элоиза! Даже если бы это было правдой, то с тех пор прошло добрых тридцать лет!
— Ну и что из этого? Любовь не забывается, Тимолеоне Рицотто, а твое ожесточение против моего сына, который тебе напоминает твоего соперника, как раз и доказывает, что ты ничего не забыл!
Чекотти положил конец спору.
— Ваши личные отношения меня совершенно не интересуют! Я приехал сюда для того, чтобы найти убийцу Таламани. Я обнаружил его в лице вашего сына Амедео и собираюсь увезти его в Милан, где ему придется ответить за свое преступление!
— Никогда!
— Разыщите этого субъекта, синьор, и приведите его сюда! Элоиза стала перед Рицотто, скрестив руки перед собой.
— Если ты попытаешься выйти из этой комнаты, Тимолеоне, я тебе выцарапаю глаза!
Начальник карабинеров дорожил своими глазами, а вспыльчивый характер синьоры Россатти был ему хорошо знаком. Он заколебался. Полицейский насмешливо улыбнулся.
— Боитесь?
— Не могу сказать, что боюсь… но все же немного есть.
В этот момент появился ничего не подозревающий капрал Амедео Россатти. Благодушно улыбаясь, он приветливо поздоровался со всеми. Элоиза опомнилась первой. Подталкивая сына к двери, она умоляла его поскорее бежать. Но тут раздался крик Чекотти:
— Амедео Россатти, именем закона вы арестованы! Вы обвиняетесь в убийстве Эузебио Таламани!
Не понимая, что происходит, ошеломленный Амедео запротестовал:
— Опять начинается?
— Нет, продолжается! Ваши хитрости ни к чему не привели, они только навлекли позор на двух молодых девушек, которые еще раскаются в том, что слушались вас!
Считая, что игра закончена и Амедео уже невозможно спасти, Тимолеоне Рицотто решил не ломать себе больше голову над этим делом. Он подумал было пойти предупредить дона Адальберто, но и падре ведь не сумел бы переубедить этого полицейского, преисполненного сознания своего долга.
Суматоха еще увеличилась, когда в самый разгар перепалки в кабинете появился карабинер Бузанела, толкая перед собой двух пленниц: Терезу и Сабину. Маттео напрасно надрывался, требуя тишины. Схватив Терезу за плечи, он стал ее трясти.
— Ведь вы мне солгали, правда?
— Меня попросила Сабина!
— А вы, Сабина?
— Я хотела помочь Амедео!
— А почему вы захотели ему помочь?
— Потому что его обвинили в страшном преступлении!
— Ну и что?
— Он невиновен!
— А вы что об этом знаете?
— В этот вечер у Таламани было свидание с одной из дочерей сапожника Бертолини.
— Это еще что за новая история?
— Он любил Эуфразию, и она его тоже.
Тереза запротестовала:
— Ты ошибаешься! Это была не Эуфразия, а Клара!
— Совсем нет! Эуфразия.
— Да что ты говоришь?! Клара сама мне рассказывала о своей любви к Эузебио. Она говорила, что когда они поженятся, она поедет с ним в Милан и будет там жить как настоящая дама!
— Ты все перепутала, Тереза! А мне Эуфразия клялась, что Эузебио собирается на ней жениться и что после этого они уедут в Швейцарию!
Состояние Чекотти напоминало сейчас то, которое испытывает пловец, думающий, что он почти у берега и вдруг замечающий, что он был жертвой миража и берег еще очень далеко, так далеко, что нет надежды до него добраться. Слепой гнев охватил его и лишил последних остатков хладнокровия. Схватив стоявшую на столе пустую бутылку, он хватил ею изо всех сил по стене. Бутылка разлетелась вдребезги. После этого взрыва ярости немедленно наступило молчание. Маттео просунул палец в узел своего галстука и освободил его. Потом расстегнул воротник. И наконец сказал глухим голосом: