— Слушайте меня хорошенько, вы обе… Не принимайтесь больше за свое, ладно? Мне нет никакого дела до Эуфразии и Клары, не вижу никакой связи между поведением этих девушек и преступлением, в котором обвиняют Россатти!
Мягкая, невозмутимая Сабина посмотрела на полицейского тем невинным, чистосердечным взглядом, который вызывал у него желание закатить ей пощечину.
— Но как же, синьор? Если Эузебио прогуливался с Эуфразией, значит, он не был с Амедео… и даже, если бы они встретились, Амедео только порадовался бы, что Эузебио предпочитает Аньезе другую девушку!
— А с кем, по-вашему, Таламани обручился в тот день?
Тереза стала объяснять:
— Я думаю, что Эузебио сделал это для того, чтобы мэтр Агостини оставил его в покое, но он все равно никогда не женился бы на Аньезе… На девушке, которую не любят, не женятся, особенно, когда любят другую. Правда, синьор?
— Об этом я ничего не знаю! Кроме того, я уверен, что вы лжете! Бузанела, отведите их в камеру, они поедут со мной в Милан, и наденьте наручники на Россатти. Убийца не должен расхаживать со свободными руками!
Бузанела никогда не отличался особой смелостью; с другой стороны, он полностью подчинялся военной дисциплине. Надеть наручники на капрала, своего непосредственного начальника, было чем-то выходящим за пределы его разумения. Тем не менее, преодолев внутреннее сопротивление, он уже направлялся к Амедео, когда перед ним выросла Элоиза. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
— Только прикоснись к нему! В тот же миг я так изуродую тебя, что ты сам себе испугаешься, если посмотришься в зеркало!
Иларио дорожил сохранностью своих черт, каждой в отдельности и всех вместе. Он обратился за помощью к Тимолеоне.
— Вы не хотели бы надеть на него наручники, шеф?
— Я? Ты это серьезно? Если я не ошибаюсь, ты уже начинаешь отдавать мне приказания, Бузанела.
Вне себя от ярости, Чекотти выхватил наручники из рук карабинера, оттолкнул донну Элоизу и уже собирался надеть их на Амедео, но в это мгновение в кабинет ворвался Замарано со старым охотничьим ружьем в руках, а за ним Зефферино, размахивающий солидной дубиной. Сыровар завопил:
— Здесь, кажется, что-то замышляют против моей дочери? Кто же это? Пусть покажется! Клянусь кровью Спасителя, я выпущу ему кишки и только после этого начну переговоры! А ты, Зефферино, что ты собираешься сделать?
Каменщик завертел своей дубиной, как будто это была обыкновенная тросточка, и бесхитростно сообщил:
— Я размозжу ему черепушку.
Сабина прижалась к своему жениху, а Тереза спряталась за спиной сыровара. Возмущенный этим бунтом, который казался ему невероятным, Маттео резко сказал, обращаясь к Тимолеоне:
— Ну как, синьор? Вы разрешите им безнаказанно издеваться над государственной властью?
В трудные минуты Рицотто всегда проявлял себя как человек долга. Он не разделял мнения инспектора относительно виновности Амедео, но не мог допустить мятежа. Полный решимости выполнить то, что ему повелевал устав, пусть бы даже это разбило его сердце, он тяжело встал, торжественно надел свой форменный головной убор, вытащил из кобуры револьвер и громко сказал:
— Внимание!
Все замолчали, глядя на него удивленно и недоверчиво.
— Внимание!.. То, что вы делаете, опасно! Очень опасно! Из-за этого вы можете попасть на каторгу и там остаться до конца жизни!
Замарано попытался протестовать:
— Только из-за того, что я защищаю свою дочь?
— Нет, из-за того, что ты выступаешь против закона! Положи ружье на пол, Замарано, в противном случае я всажу в тебя пулю!
Такая возможность поразила сыровара.
— Ты… ты бы убил меня, Тимолеоне?
— Если я тебя убью, это будет без злого умысла, а только потому, что я ношу этот мундир и у меня на рукавах нашивки!
Еще не вполне убежденный, Замарано потребовал дополнительных разъяснений.
— А после этого?
— После этого я прикажу отвести тебя в больницу или же пошлю за доном Адальберто. Бузанела, возьми его ружье!
Угрозы начальника карабинеров сломили сопротивление сыровара, и он отдал свое оружие без сопротивления. Зефферино поступил так же.
— А теперь, Тереза и Сабина, подойдите и станьте позади меня, я собираюсь вас допросить.