Оба на минуту замолчали, потом Рицотто снова заговорил. Тон его выражал братское сочувствие.
— Вы поэтому меня спросили, что я думаю о браке, да? Значит, Аделина так сильно вам нравится?
Вопль, который издал пришедший в сознание Кристофоро избавил Чекотти от необходимости отвечать. Начальник карабинеров занялся узником:
— Кристофоро, я уважал тебя, а ты… ты разочаровал меня!
— Снимите с меня эти наручники! Я не преступник!
— Понимаешь ли ты, глупец, что поднял руку на инспектора уголовной полиции?
— Ну и что? А он разве не поднял руку на мою сестру?
— Ты уверен, что слегка не преувеличиваешь?
— Когда я вернулся домой, Аделина заливалась слезами… Она, оказывается, неравнодушна к этому субъекту… Подумать только, к полицейскому! Нет, можно только пожалеть, что имеешь сестру!
— Думай, о чем ты говоришь, Кристофоро, не забывай, что ты обращаешься к начальнику карабинеров и что карабинеры тоже принадлежат к полиции!
— Да, но вы, вы порядочный человек… Аделина рассказала нам, что когда этот тип обнял ее, она подумала, что он собирается сделать ей предложение, но как только он получил то, что хотел, он тут же смылся. Отец сразу пошел за своим ружьем… Я потому и прибежал сюда первым, что испугался, как бы не было смертоубийства!
Чекотти запротестовал:
— Я и не прикоснулся к вашей сестре! Во всяком случае, не в том смысле, что вы имеете в виду! Я хотел получить от нее сведения, а ваша Аделина оказалась отъявленной лгуньей!
Кристофоро призвал Рицотто в свидетели:
— Слышите? Теперь он ее оскорбляет. А кому будет нужна Аделина после того, как этот шпик ее обесчестил? Один из нас, отец или я, должен его убить, чтобы вернуть семейству Гамба честь!
Подобные угрозы выводили Рицотто из себя.
— Сделай одолжение, оставь меня в покое с вашей фамильной честью! В противном случае я вас обоих заключу в тюрьму до тех пор, пока Аделина не выйдет замуж или не станет монахиней!
Половина деревни могла слышать крики, доносившиеся из участка. Они возбудили любопытство нотариуса, совершавшего свою предобеденную прогулку, и он зашел туда. Вид Кристофоро в наручниках навел его, вероятно, на мысль, что тот убил Таламани.
— Так это он?
Рицотто с удовольствием послал бы нотариуса ко всем чертям, но он не мог себе этого позволить.
— Он… кто он?
— Убийца Эузебио.
Кристофоро сделал страшное усилие, пытаясь разорвать цепочку, сковывавшую его руки. При этом он клялся разорвать нотариуса на части и утверждал, что понадобится несколько ящиков, чтобы увезти то, что от него останется. Мэтр Агостини очень плохо воспринял эти угрозы и предложил Тимолеоне зафиксировать слова Кристофоро, так как он собирается подать на него в суд и потребовать возмещения убытков. Потом, когда ему объяснили причину всего этого шума, он признал правоту Чекотти, выразил свою уверенность в том, что Аделина лжет, и сказал, что она нисколько не лучше, чем ее брат и отец. Карабинеру Бузанеле пришлось усесться на живот сыну кузнеца, чтобы помешать ему встать. Никто из взволнованных и рассерженных людей не заметил, как в кабинете неожиданно появился Теофрасто, маленький служка дона Адальберто.
Увидев мальчика, Тимолеоне набросился на него:
— А тебе что здесь нужно?
— Меня послал доктор.
— Почему?
— Из-за падре.
— Что с ним?
— Он умер.
— Что ты мелешь?
— Доктор подобрал его на дороге и отвез домой. Донна Серафина плачет, не переставая.
— Но от чего он умер?
— Ему проломили череп, как Джельсомине.
Глава седьмая
Как и сказал Теофрасто, была сделана попытка «проломить череп» дону Адальберто, но у горцев крепкие черепа, и когда начальник карабинеров, мэтр Агостини и инспектор Чекотти пришли в жилище священника, они с облегчением услышали от доктора Фортунато Боргато, что удар, нанесенный падре, оказался гораздо менее сильным, чем тот, который достался Джельсомине. Дон Фортунато цинично предположил, что у убийцы душа не лежала к этому занятию. Он запретил посетителям беспокоить больного в ближайшие часы и потребовал, чтобы ему обеспечили полный покой. Донна Серафина продолжала без устали причитать. Тимолеоне рассердился и приказал ей замолчать, так как ее хозяин, видимо, вне опасности. Добрая женщина ответила, что он мог умереть; эта возможность заставляет ее плакать, и она не может остановиться по первому требованию.
Вернувшись в участок, Чекотти прежде всего освободил Россатти. По его мнению, покушение на жизнь дона Адальберто и убийство Джельсомины были звеньями одной цепи. Амедео не был виновен в этих двух преступлениях. Представить же себе, что в Фолиньяцаро появились одновременно два убийцы, было почти невозможно. Падре не могли пытаться убить с целью ограбления, его бедность была всем известна. Поэтому кража на почте была, вероятно, хитростью, имевшей целью обмануть полицию. В таком случае нападения на заведующую почтой и священника не могли не быть связаны со смертью Эузебио Таламани. Каким образом? Почему? Маттео не знал, но догадывался, что истину следует искать именно в этом направлении и что Россатти в этом сценарии отводилась роль козла отпущения. Следовательно, нападая на Джельсомину и дона Адальберто, в то время, когда все знали, что Амедео взаперти, убийца просто не мог поступить иначе. Еще один вопрос, на который не было ответа.