Тонев стоял у стола, он все еще был в наручниках. Петев и Радков находились по обе стороны от него.
Все молчали.
Марков указал Ковачеву на кресло и произнес ледяным тоном:
— Я вас опять спрашиваю. Расскажите все о своей преступной деятельности. До и после Девятого сентября. Ничего не скрывая.
Лицо Тонева было спокойным, даже дерзким. Он отлично владел собой, хотя необычный способ его ареста подсказывал ему, что его считают опасным преступником.
«Этот так просто не заговорит. Помучаемся с ним, — подумал Ковачев. — Но все-таки, даже если он и скроет какие-нибудь подробности, мы знаем о нем достаточно. И самое главное — жало у него вырвано. Дело окончено».
— Ну, набрались смелости? — спокойно произнес Марков.
— Вы, наконец, объясните мне причину такого насилия надо мной?
Голос у Тонева был хриплый, но в нем не чувствовалось никаких признаков волнения.
— Для этого мы и собрались. С чего мы начнем? Может быть, вы первый расскажете?
— Я прошу снять сейчас же эти оковы с моих рук. Вы должны объяснить мне поведение своих людей.
— Кому я должен объяснить? Тоневу? Марин Илиев Тонев находится в соседней комнате. С ним я уже разговаривал. И все объяснил. Или, может быть, Дитмару Фогелю, по-немецки? Но он уже не существует. Остался только его паспорт. Кардаму, радиопередатчики которого находятся в нашей лаборатории? Или же вы требуете, чтобы я давал объяснения полицейскому садисту и убийце Попканджеву?
Тонев нагнул голову и молчал.
— Слушайте, Попканджев-Фогель-Тонев-Кардам, — продолжал Марков. — Вы здесь для того, чтобы рассказать нам о своих преступлениях. Но, как я вижу, вы решили запираться. Наверное, думаете: я, мол, им ничего не скажу, от меня они не услышат ни слова. Вы нас очень мало знаете, если думаете, что мы сейчас дрожим от волнения, соблаговолите ли вы нам что-нибудь сказать или нет. Плохой была бы наша служба, если бы она рассчитывала только на благоволение врагов. И чтобы у вас не осталось минимального сомнения, что я хвалюсь, вот этот товарищ сейчас расскажет отвратительную историю вашей жизни. Если он ошибется в подробностях, мы ему простим. Мы знаем достаточно для того, чтобы приговорить вас к смерти по крайней мере раз пять: один раз за деятельность в полиции, второй — за симуляцию своей смерти в ночь на Девятого сентября, третий — за убийство племянницы, четвертый — за убийство Каменова, пятый — за шпионаж.
Тонев продолжал молчать, не поднимая головы, не дрогнув ни одним мускулом, уставившись на ковер.
В сущности, он услышал свой смертный приговор. Он побледнел, но больше ничем не выдал своего волнения.
— Начинай, Асен, этот господин больше склонен слушать. Очевидно, он онемел.
— Биография Петра Василева Попканджева до восьмого сентября хорошо известна из его личного дела в полицейском управлении, из показаний подвергшихся пыткам товарищей и близких убитых им коммунистов.
Ковачев начал спокойно, как будто читал академический доклад.
— Пусть он узнает, хотя и с большим опозданием, имя подпольщика, жизнью которого распорядился, чтобы симулировать свою смерть. Это был Вельо Петров Симеонов, рабочий табачного предприятия в Пловдиве. Попканджев решил «исчезнуть». Он берет полумертвого от пыток (и поэтому не вписанного ни в один из отчетов) подпольщика и в ночь на девятое сентября 1944 года увозит его, растерзанного, на мотоцикле. По дороге в Чепеларе меняется с подпольщиком — с которым они похожи телосложением — одеждой, оставляя у него свои документы, надевает ему свое кольцо и приказывает сесть на мотоцикл... Попканджеву удается бежать в Турцию. Там, как полагается, он попадает в турецкий концлагерь. Может быть, он вкусил и от тягот жизни константинопольских портовых грузчиков. Но едва ли она пришлась ему по душе. Путь таких, как он, один — в агенты турецкой полиции. До тех пор, пока кто-нибудь из бывшего болгарского начальства не порекомендует его западным хозяевам. Начинается «новая жизнь» — в Австрии, в Западной Германии. Лагеря, школы, учения. Он успешно выполняет все задания. И вот, новые хозяева решают использовать его на более ответственной работе. Снова специальная подготовка и... австрийский торговец Дитмар Фогель едет в Турцию. На этот раз легально. Его въезд отлично подготовлен. Нет пограничной полосы, собаки не лают, пограничники не стреляют.
Ковачев почувствовал взгляд Попканджева.
Да, он смотрел на него в упор, не мигая, горящими от ненависти и животной злобы глазами.
Но Попканджев тут же опустил голову и до конца уже не поднимал взгляда от ковра.