О набоковском переводе можно еще многое было бы сказать. Например, он весьма удачно справляется с синтаксисом, гораздо более тяжелым в русском языке, чем в английском («в английском, видимо, требуется не столь сложная электропроводка, как в русском», заметит он в 1959 году), свидетельствует начало сказки, где он разрубает большие периоды Кэрролла на более короткие русские фразы и таким образом избегает тяжести, которая неизбежно возникла бы из-за длины русских слов и сложного синтаксиса. Можно было бы писать и о том, как уже здесь он проявляет склонность к прямым калькам с английского — это станет осознанным художественным приемом позднее. И снова то, что впоследствии будет декларировано как «vive le pedant и долой простаков, которые думают, что все хорошо, если передан дух (а слова между тем без присмотра пустились в бега…»),[21] ощущается порой как «неуклюжесть» одаренного юноши, которому еще предстоит — но мы это твердо знаем! — стать мастером.
Конечно, можно было бы и отметить некоторые провалы или просчеты — скажем, между «роялем и слоном» в загадке, которую задает Шляпник, гораздо больше сходства, чем между «вороном и конторкой» (the raven и the desk) у Кэрролла. Или что личные местоимения, как ни странно, представляют некую сложность для молодого переводчика, который заставляет «существ» обращаться к Алисе то на «ты», а то на «вы» (и это одно и то же «существо» и один и тот же разговор, и психологической подоплеки для этого нет никакой), и что он, очевидно, не учитывает, что по английской традиции все сказочные персонажи — существа мужского рода, в то время как в русском языке нет такого строгого ограничения (именно этим объясняется тот странный факт, что у Набокова на яйцах сидит не голубка, а голубь). Но не будем вдаваться во все эти подробности.[22] Нам гораздо важнее сейчас отметить другой факт — что работа над «Страной чудес» проявила ту изначально существовавшую потенциальную соприродность двух авторов. И дело не только в том, что оба страдали бессонницей, были «педантами», увлекались шахматными задачами и кроссвордами (известно, что Нароков немало времени и сил отдал составлению шахматных задач и «крестословиц», что и нашло свое преломление в его творчестве), задумывались о таких метафизических проблемах, как «время», «пустота» или «ничто», имели вкус к конструированию особых слов и миров. Дело еще и в том, что у обоих была та редкая склонность к всевозможной словесной «игре», которая отличает лишь очень немногих. Возможно, что вчитывание в «Страну чудес» в самом начале творческого пути определило — или, скорее, помогло определить — многие темы зрелого, гениального Набокова. И тема сна — перечитайте подряд конец «Страны чудес» и финал «Приглашения на казнь»! — и тема зеркал или двойничества, и неотвязный вопрос «Who are you?», и многое-многое другое. И за это мы должны быть благодарны тому неизвестному нам сейчас человеку, который предложил молодому русскому эмигранту сделать перевод классической детской книжки, написанной скромным английским математиком.
В переводе «Ани» очень чувствуется глубоко личная, «набоковская» тема. Она звучит и в его заменах: скажем, «сироп» вместо английской «патоки» (treacle) в главе о «Безумном чаепитии» заставляет немедленно вспомнить «Другие берега» («За брекфастом яркий паточный сироп, golden syrup, наматывался блестящими кольцами на ложку, а оттуда сползал змеей на деревенским маслом намазанный русский черный хлеб»),[23] а «ангельский» напоминает о том, что в семействе Набоковых слово «английский» произносилось «с классическим ударением (на первом слоге)». И может быть, тот факт, что из всех стихотворений «Страны чудес» Набоков опустил стихотворное посвящение, предваряющее сказку, имеет в этом плане особый смысл.
Это посвящение Кэрролла, обращенное в прошлое, Набокову было невозможно перевести, ибо оно напоминало — столь живо и ясно! — об утраченном золотом сне, «сказочном счастливом» детстве и годах, проведенных в России…[24]
Н. Демурова
Alice's Adventures in Wonderland
22
«Если этот перевод не так совершенен, как мог бы быть, — пишет Карлинский, — то происходит это потому, что в нем есть страницы, уступающие красотой и верностью оригиналу тому, что Набоков сделал и лучших и наиболее удачных пассажах. Не следует, впрочем, забывать, что „Аня в стране чудес“ была переведена очень молодым человеком, который работал ради денег и, возможно, торопился сдать ее к сроку. Со всем этим, с небольшими поправками эта книга могла бы впоследствии стать одним из лучших переводов „Алисы“ на другие языки. Даже без этих поправок она, несомненно, является лучшим из русских переводов»… С. 314.
24
В предлагаемых комментариях даются очень немногочисленные разъяснения того, что читатель не найдет в «Англо-русском словаре» под редакцией В. К. Мюллера (издание 17-е стереотипное); основное внимание сосредоточено на «технике» нонсенса, столь важной для адекватного восприятия текста Кэрролла. Поэтому мы поясняем отдельные случаи «перверзий» или «перевертышей», игру слов, каламбуры и другие приемы, которыми пользовался Кэрролл.
Мы не поясняем обычные для стихотворения сокращения (’tis, heav’n, ne’er, declar’d, remember’d; scarce — вместо scarcely — и пр.) или архаические грамматические формы глаголов (wak’d, hath, doth, make somebody a visit), а также синтаксическую тавтологию (The Queen of Hearts / She made some tarts…; This here young lady… she wants for to know…).
В комментариях приводятся оригиналы дидактических стихотворений, которые пародирует Кэрролл, а также сообщаются некоторые биографические подробности, помогающие понять личностный план сказки.
В основу комментариев к английскому тексту легла книга Мартина Гарднера «Аннотированная Алиса» (Martin Gardner. The Annotated Alice, 1960), а также работы видных английских и американских специалистов Питера Хита, Элизабет Сьюэлл, Роберта Ланселина Грина и др., ссылки на которые даются в тексте.
В комментариях к переводу В. Набокова мы сосредоточиваем внимание на «источниках» пародий, которые автор берет из русской поэзии.