В какой-то миг я чувствую горячие пальцы Алихана на своей шее, и чуть ли не подпрыгиваю от этого. Его прикосновение к нежной коже как током меня бьет, и я лишь больше содрогаюсь от страха, сильнее обнимая столб.
Сквозь полные слез глаза я уже почти ничего не вижу. Лишь слабые очертания трупов и озверевших воинов, которые хотят зрелища. Мне страшно. До такой степени, что даже молить демона о пощаде я сейчас просто не могу. Как окаменела вся, застыла перед ним, будучи привязанной к тому огромному столбу.
Задерживаю дыхание, когда огромной рукой своей Алихан проводит по моим волосам, откидывая их разом мне на плечо и грудь. Зачем он это сделал, что он собирается…
Уже через секунду я слышу громкий треск своей накидки, которая тут же падает на землю, оголяя мою спину до пояса.
Кажется, я уже умерла. От страха. Я больше не слышу улюлюканья и оголтелого посвистывания заведенной толпы. Они хотят зрелища, и они его получат. Еще одна рабыня, тростинка, которую снова разорвет зверь.
С силой обнимаю этот столб, сотрясаясь в рыданиях. Он не пощадит меня. Не помилует.
Всхлипываю в голос, когда чувствую, как демон проводит ладонью по моей голой спине, проходясь по позвоночнику и опасно спускаясь к ягодицам. От жара его кожи, кажется, согревается каждая клетка моего тела, заживо сгорая дотла. Он просто сделан из огня, или же моё тело так воспринимает любое тепло после трех суток постоянного холода.
– Покорись хозяину шариха, и я не буду портить твою нежную кожу.
– Нет, пожалуйста, не надо…
Едва ли выдавливаю из себя. Я не могу этого сделать. Не могу. Рыдания сдавливают все мое тело.
– Признай меня Господином Саназ, и будешь помилована!
– Нет! Не будет этого, никогда!
– Тогда будешь орать от боли, принимая наказание за свой глупый побег.
Наверное, я еще никогда в жизни так не орала, и не чувствовала ТАКОЙ боли. Она пронизывает меня раскаленной лавой до самых костей, когда демон замахивается, и в первый раз ударяет по моей голой спине кожаным кнутом.
Я буквально чувствую, как моя кожа прорезается, и тонкие лезвия вспарывают ее как растаявшее сливочное масло.
Слезы безостановочно катятся из глаз. Я больше не могу себя контролировать, и реву в голос, однако быстро понимаю, что это только заводит публику. Возгласы и довольные крики усиливаются. Им определенно нравиться то что они видят, а мне умереть хочется от такого позора.
До боли сжимаю зубы и терплю, но когда демон второй раз ударяет меня кнутом, снова истошно вскрикиваю. Не могу сдержаться. Это выше моих сил. Даже представить страшно, что он уже сделал с моей спиной, которая теперь горит огнем.
Обнимаю столб, полностью к нему примыкая и совсем скоро чувствую, как ближе к пояснице по моей коже начинает катится что-то густое. Вероятно, это моя кровь, которая уже стекает ручьями из раненной кожи.
Наверное, я слишком слабая, но сразу же после третьего удара я чувствую, что мне уже не больно. Я полностью опираюсь о столб и в какой-то момент просто теряю опору в ногах. Перед глазами все плывет и кажется, я теряю сознание, но нет. Мой обезумевший от ужаса разум не спешит покидать меня, поэтому я нахожусь все еще в создании, когда слышу как Алихан отбрасывает кнут в сторону, грубо говоря что-то на незнакомом мне языке.
– Отвязать и поставить рядом с рабами. Заменить кандалы, чтоб не сбежала снова. Не поить. Не кормить, пока сама не попросит. У своего Господина.
– Да, мой господин.
Парс тут же отвязывает меня, и я кулем сваливаюсь на пол. От адской боли в спине почти не могу двигаться. Только пытаюсь прикрыться ошметками накидки, которую разорвал на меня этот проклятый демон. От сильной истерики не могу вымолвить ни слова, только вижу сквозь слезы, как Алихан уходит, даже не взглянув на меня больше ни разу. Он наказал свою рабыню, поэтому какой смысл ему еще смотреть на нее?
Парс поднимает меня, и тащит к другим рабам точно мешок картошки, так как я едва ли ноги волочу после этой ужасной пытки. Боль в спине такая сильная, что я плачу безостановочно еще целый час. Моя разодранная накидка вся промокла в крови, которая кажется, не остановится уже никогда.
Я не могу увидеть, что у меня со спиной, но думаю, там не осталось ни единого сантиметра живой кожи. Он разодрал ее всю. До остатка изрезал, но я ни о чем не жалею. Я лучше сдохну, но не признаю себя собственностью этого нелюдя. Ему не добиться этого. Ни за что в жизни.
Как только среди рабов оказываюсь, ищу хоть малейшее сожаление в их глазах, но его нет. Напротив, рабы недовольно смотрят на меня, похрустывая своими кандалами.