— Брехня всё это насчёт кольца. Это Ефим Савельич так, для смеху. А ты и уши развесил. Лопух ты, вот ты кто!
Ефим Савельич вскоре уехал в область. Вызвали на совещание. Свои уроки он отдал учительнице биологии Маргарите Ивановне, и Павлик совсем уже стал забывать о случае со скворцом. Ему начинало казаться даже, что скворца и не было вовсе. Однако же мысль о колечке не давала покоя: а вдруг другой какой-нибудь с колечком летает? Чуть не каждый день гонял он теперь на кладбище и в приозёрный парк, где не верхушках лип расселился целый город, чёрный от птичьих гнёзд. Васька следовал за ним, как тень, караулил внизу, пока тот выпугивал птиц из гнёзд. Но всё впустую — никто с колечком не попадался.
В школе теперь Павлик нисколько не старался — не гонял за приборами в лабораторию, не следил за порядком в классе, словно дежурный. На переменах швырял малышню на пол, дёргал девочек за косы, на уроках затевал с соседями возню или спал. Не изменил он своего поведения и после приезда директора. И однажды от скуки даже затеял трещотку — стал катать ступнёй гранёный карандаш по полу. Треск получился отменный, а кто трещит, поди догадайся. Тем более трещал осторожно: потрещит, потрещит, а как только Ефим Савельич оглянется, тут же перестанет. Повернётся учитель к доске, Павлик снова потрещит. Весь класс развеселил.
Удивительный всё же человек Ефим Савельич — даже на спор рассердить его было трудно. Он и сейчас не рассердился, а только сконфуженно почесал за ухом и попросил:
— Может, наигрались уже, и хватит?
Но Павлик не угомонился — только учитель отвернулся, как он снова прокатился ступнёй по карандашу. Ефим Савельич покачал головой и усмехнулся.
— Ну что ж, тогда попрошу всех встать из-за парт — и в стороночку…
Все вышли в проход, а Павлик замешкался, пытаясь закатить карандаш под планку, и этого было вполне достаточно. Ефим Савельич взял у него карандаш, осмотрел его и сунул к себе в боковой карман.
— На вот тебе мой — бесшумный. Можешь теперь катать, сколько захочешь…
И под смех всего класса дал ему круглый карандаш и продолжал объяснение как ни в чём не бывало.
После уроков ребята остались на пионерский сбор. Пришёл и Ефим Савельич. После того как обсудили успеваемость и утвердили план работы на лето (в школе впервые открылся пионерский лагерь), слова попросил Ефим Савельич. Он вышел к доске, достал из кармана конверт и нацепил на нос очки.
— Тут, ребята, в область переслали письмо из Сиднея. Я переписал его. Где находится Сидней, кто знает?
— В Швеции!
— Во Франции!
— В Англии!
— В Австралии, — неуверенно сказал кто-то.
— Правильно, в Австралии…
— А что за письмо такое?
— А вот послушайте-ка, — Ефим Савельич пробежал сперва листок глазами, а потом стал читать: «Каждому, кто сообщит о судьбе закольцованного скворца с номерами от 1 до 20, о его местопребывании, о времени прилёта, количестве яичек, времени выведения птенцов и условиях гнездования, будет выслан альбом птиц Австралии и почётный значок общества по охране природы». Подпись: профессор Эллиот.
В классе поднялся страшный шум. Все повскакали с мест. А Васька прямо-таки оцепенел от удивления: лицо его вытянулось, глаза полезли на лоб. Павлик как встал, так и забыл сесть — все смотрел на Ефима Савельича, моргая глазами. Учитель призвал класс к порядку, ребята сели, продолжая спорить, потому что никто не знал, что означает письмо, и многие подумали, что надо тут же пойти ловить скворцов.
— Садись, Зарубин, — кивнул Ефим Савельич и, когда все наконец успокоились, сказал тихим, проникновенным голосом: — А ведь нам повезло, ребята. Скворец с номером семнадцать у нас…
— Где? — загалдели ребята. — Не может быть!..
— Почему не может быть? Скворец поселился на кладбище, отложил несколько яиц, но вот кому-то не понравилось, что он там живёт, выгнал его из гнезда…