– Омлеты? – Лия изумленно изогнула бровь.
– Ну да…
– Когда это ты научилась делать омлеты? Ты же не умела никогда. Знаете, – обратилась она ко мне и ко всем нам, – соберется делать омлет, яиц разобьет, я не знаю сколько, болтает там что-то, болтает, переворачивает на сковородке по сто раз, помидоры добавит, сыра чуть ли не килограмм, еще чего-то, продуктов изведет целый холодильник! А потом приносит к столу и говорит – будем есть яичницу. И так каждый раз, – она повела кистью руки и посмотрела на Алину со снисходительностью матери к неразумному ребенку. – Так теперь, говоришь, научилась?
– Ну да, вроде научилась…
– И что, Алексею нравится, как ты готовишь? – не успокаивалась она.
– Алеша все равно каши не любит…
– Алина прекрасно меня кормит, – поставил я точку, спасая Алину от опасной темы.
– Лия тоже когда-то прекрасно меня кормила, – вздохнул Мишаня. – И прекрасно готовила.
– А что, разве сейчас я плохо готовлю? – она снова почему-то смотрела на нас с Алиной, а не на него, и улыбалась нам как будто заговорщицки.
– Сейчас? – Мишаня, наоборот, весь развернулся к ней и искал, требовал ее взгляда, но напрасно, и только буравил глазами ее профиль. – Сейчас, Лия?
– Да, сейчас. А что?
– Да я не знаю, когда ты вообще последний раз для меня готовила!
– Две недели назад.
Мишаня удивленно поднял брови, потом нахмурился, вспоминая.
– На день рождения Темы, что ли? – наконец изрек он. – Да.
– Ха! – криво ухмыльнулся он.
– А что, тебе не понравилось?
Он поставил на стол локти, уронил голову и, покачав перед нами костистым безволосым затылком, с горечью прошептал:
– Ну ты даешь.
Что-то между ними происходило, но я не понимал, что именно. Алина, я видел, тоже. Мы с ней слушали этот странный разговор и оба ни о чем не спрашивали, опасаясь, что наши нечаянные расспросы могут вызвать ураган эмоций, которые так и клокотали в их паре.
– А где вы познакомились? – решила перевести разговор Лия, по-прежнему не глядя в сторону мужа.
Я не сомневался, что она отлично знает все подробности нашего знакомства от Алины, и не собирался покупаться на ее уловку, но Алина подхватила ее идею и стала рассказывать все как в первый раз. Лия оглядывала меня скользящим из-под ресниц, мягким, обволакивающим взглядом, и я чувствовал себя неловко от него – и что это за манера, не смотреть в глаза собеседнику, а глядеть куда попало, сердито думал я. Из нас двоих говорила больше Алина, а смотрела она только на меня. Смуглое лицо ее тонко сияло улыбкой, из-под губ то и дело вспыхивали своей сверкающей белизной зубы, глаза смотрели без обычной отрешенности, казалось, сейчас она вся была здесь и говорила со мной с непридуманным интересом. Мишаня тоже поднял глаза и слушал, поглядывая на всех нас своим зорким и прицелистым взглядом. Мне казалось, что и он чаще останавливался на мне и смотрел испытующе, но не строго, не по-родственному, как на будущего мужа Алины – до нее, по-моему, ему не было никакого дела, – а словно присматривался ко мне с какой-то собственной мыслью и прикидывал в уме, на что бы я мог ему сгодиться.
Постепенно между нами завязался разговор. Я стал расспрашивать об их жизни в Барселоне, задавая самые обычные, ни к чему не обязывающие вопросы – быстро ли они обустроились, что поразило их больше всего в характере каталонцев, привыкли ли к новой жизни дети, какова местная экономика и цены на жилье.
– Дом мы выбирали долго, – сказала Лия. – Мы хотели жить на море…
– Кто это мы? – прервал ее Мишаня. – Ты. Ты хотела.
– Ну хорошо, я.
– Вот. Так и говори.
– Я хотела жить на море, иначе для чего мы переезжали в эту страну? Хотела, чтобы Тема с Костей бегали по песку, купались, дышали морским воздухом.
Мишаня ухмыльнулся и покачал головой, мол, что за ерунда.
– И наш первый дом, который мы арендовали, пока не выбрали свой, был прямо на море.
– Мне очень нравился тот ваш первый дом! – с благоговением воскликнула Алина и повернулась ко мне. – Представляешь, у самого моря, на самой первой линии. Открываешь окно, и вот оно, море. Прямо перед тобой. Такой чудесный дом!
– Да, действительно чудесный, – со вздохом сожаления проговорила Лия. – Но мы не пожили там и трех месяцев.
– Почему же?
Мишаня не дал жене ответить, посмотрел на меня в упор и спросил:
– Леха, вот скажи, ты жил когда-нибудь на самом море? Ты представляешь, что это значит, да? Это значит, что ты приходишь вечером домой, открываешь окно, а там – дыра. Черная, огромная дыра, – он широко провел рукой над столом. – Ни людей, ни домов, ни машин, ничего. Пустота… И еще шум такой – шшш… шшш… Как будто у тебя под окном кобра пятиметровая поселилась и сидит там, ждет, пока ты заснешь… Чтобы сожрать тебя…