А как он был счастлив успехами своих детей, хотя, боясь их перехвалить, скупился на похвалы. "Он был очень ласковым, нежным человеком, - вспоминает Афаг ханум, - обожал целовать нас, детей. Но похвалить - этим он нас не баловал".
Он безмерно гордился тем, что Кябутар блестяще училась, был счастлив, когда Талатум, отказавшись от юношеских романтических фантазий, решил продолжать учебу, он с удовольствием поддерживал и развивал в Афаг тягу к искусству, возил ее в Москву на кинофестивали. Однако успехи старших детей были, так сказать, неосязаемы, пока это были только ростки, обещания будущих достижений. А кто знает, как может сложиться будущее?
И потому особое удовольствие доставлял ему музыкальный талант младшей, его Анашки.
Началось все с того, что кто-то из друзей Алиовсат муаллима обратил внимание на то, что Джейран все время что-то тихо напевает. Оказалось, у девочки хороший слух. Друзья стали настаивать, чтобы Алиовсат муаллим непременно отдал девочку учиться музыке. Пока Джейран не достигла школьного возраста, ее музыкальная подготовка была возложена на Афаг. Сестры долго занимались, и Джейран была готова поступать в музыкальную школу имени Бюльбюля.
Но тут возникло новое обстоятельство. Трое старших детей учились в русской школе, и Алиовсат муаллим вдруг обнаружил, что на русском языке они говорят лучше, чем на азербайджанском.
Рассказывает Афаг Гулиева:
"Но ведь и папа сам был в чем-то виноват, потому что он в основном говорил с нами на русском. Это стало для нас нормой, я бы очень удивилась, если б он заговорил на азербайджанском. Со своими сестрами он говорил на азербайджанском, с мамой - то на русском, то на азербайджанском, в зависимости от того, кто был у нас в доме, с друзьями было то же самое. Я, например, не слышала, чтобы он с дядей Играром говорил по-азербайджански".
Вряд ли в этой ситуации стоить винить только Алиовсат муаллима. Таково было время. В Советском Союзе, где русский язык считался государственным и имел статус языка межнационального общения, человек, не владеющий им, вряд ли мог рассчитывать на большие успехи в жизни. Это особо отчетливо проявлялось в Баку, городе традиционно интернациональном, где азербайджанцы в то время не составляли преимущественную часть населения и без знания русского языка прожить было крайне трудно.
В молодости Алиовсат Гулиев понял это на собственном опыте. Кроме того, в те годы преподавание азербайджанского языка в русских школах находилось на очень низком уровне и проходило, можно сказать, формально. Во многих азербайджанских семьях люди между собой говорили на русском языке, а для того чтобы дети освоили азербайджанский язык, некоторые родители отправляли их на лето в деревню, в глубинку, где русского языка никто не понимал и ребенок поневоле вынужден был говорить на родном языке.
Повторяем, таково было время.
Теперь, на примере младшей, Алиовсат Гулиев был намерен исправить этот пробел в воспитании детей. "Ребенок, который носит имя моей матери, должен в совершенстве знать родной язык". Это решение твердо и непоколебимо.
Вспоминает Джейран Гулиева:
"Все старшие учились в русской школе. Семья у нас была русскоязычной, дома мы говорили на русском. Даже бедная мама умудрялась говорить с нами на русском. И когда встал вопрос о том, что мне пора в школу, я заявила, что раз все учатся на русском, то и я пойду в русский сектор, потому что в музыкальной школе были русский и азербайджанский секторы.
Папа сказал:
- Нет, моя мать должна учиться в азербайджанском секторе.
Я попробовала сопротивляться, но меня, естественно, записали в азербайджанский сектор. Неделю я устраивала истерики, плакала, что не пойду туда. Отец твердо стоял на своем, а спорить с ним было невозможно. Вот я и проучилась в азербайджанском секторе и в музыкальной школе, и в консерватории. А в то время вся музыкальная литература была только на русском языке, и мне приходилось читать, а потом переводить ее для себя на азербайджанский".
И вот для Алиовсата Гулиева наступил торжественный день. Джейран поступает в подготовительный класс музыкальной школы имени Бюльбюля. Накануне Алиовсат муаллим с Афаг поехали в Сальяны за розами.
Отвлечемся на мгновение от этого волнующего для Алиовсата Гулиева момента и еще раз дадим слово Афаг ханум:
"Розы - это особая страница в жизни Гулиева. В любое время года у папы на столе должна была стоять одна роза. Никаких других цветов для Гулиева не существовало. Поэтому и на кладбище на его могиле посадили куст алой розы и куст белой розы.
Был такой сорт роз "Красная Москва", их аромат он вдыхал как эликсир жизни, словно заряжался какой-то энергией. Этот человек отдавал очень много энергии и как будто компенсировал ее ароматом роз.
А сальянские розы отличаются особым ароматом, из их лепестков делают варенье, гюлаб52".
Но вернемся к нашему рассказу.
На рассвете из Сальян в Баку на бешеной скорости мчалась машина. Алиовсат Гулиев и Афаг везли розы, отец и дочь спешили, потому что экзамен должен был начаться в девять утра. Слава Богу, они успели вовремя, и оглушительный букет роз украсил класс, где проходил экзамен.
Алиовсат муаллим и Афаг на улице ждали результатов. Афаг была спокойна, она долго занималась с Джейран, прекрасно подготовила ее и была уверена в результате. Алиовсат муаллим же волновался, как ребенок. Он нервно расхаживал перед входом, пытался заглянуть в класс, который находился в подвальном помещении школы.
И вот наконец вышла Джейран и с ней Назим Аливердибеков.
- Алиовсат Наджафович, - сказал он отцу, - талант вашей дочери - это от Бога. Я говорю так не потому, что Джейран ваша дочь. Это в самом деле так.
Алиовсат Гулиев был горд и счастлив услышать такой отзыв.
С тех пор он не пропустил ни одного ее концерта. Это был успех, результат которого он мог наблюдать реально, не потенциальный талант одного из его детей, а уже вполне ощутимый, реализованный.
Рассказывает Джейран Гулиева:
"Он очень гордился тем, что я играю на пианино. В семье не было музыкантов, а при его тяге к артистам, дружбе с выдающимися деятелями искусства, для него особым предметом гордости было то, что его дочь тоже музыкант, учится в престижной музыкальной школе имени Бюльбюля.
И когда приходили гости, собирались друзья, папа обязательно звал меня, и я играла для них. Для него было радостью: "Моя Анашка дает концерт моим друзьям". Обо мне тогда писали в газете "Азербайджан пионери", по телевизору показывали, и все это было для него предметом особой радости и гордости.
Мое пианино стояло в отдельной комнате, где я занималась, чтобы не мешать папе".
"Когда у нас были какие-то застолья, - вспоминает Афаг Гулиева, - отец просил Джейран поиграть для гостей. При этом на лице его была написана не только гордость: слушая Джейран, он открывал для себя музыкальную классику, проникался, переживал. Если в произведении должна была быть пауза, отец замирал, он боялся, что она забыла".
Алиовсат Гулиев безумно любил своих детей. Он хотел общаться с ними как можно больше и чаще. Однако времени было до обидного мало, все поглощала работа, и жизнь шла по строго составленному распорядку.
Когда Алиовсат муаллим работал ночью допоздна (а так было постоянно), по утрам в доме стояла тишина - его нельзя было беспокоить. Из спальни в кухню и из гостиной, где он работал, в коридор были проведены внутренние звонки. Во время работы в комнату можно было войти только по звонку. Кроме того, в квартире были проведены внутренние телефоны, по которым он просил принести ему то, что было нужно в данный момент.
Проснувшись, например, он звонил, чтобы приготовили завтрак. И вот по утрам, когда звонок сообщал о том, что отец проснулся, дети первым делом несли ему газеты, обнимали, целовали его. Он любил полежать, почитать газету и только после этого вставал. Но до тех пор, пока он не проснулся, в доме стояла мертвая тишина.
Эти короткие встречи с отцом, строго регламентированные требованиями работы, не могли не огорчать детей. И поэтому они радовались каждой встрече с ним.