Под «здесь» подразумевался, разумеется, Кексфорд, сияющий городок университетских профессоров, старинных залов, великолепных зелёных парков и сверкающих каналов. С его ослепительно-белыми дорожками, древними каменными постройками и садами настолько крошечными и яркими, что они переливались, словно драгоценные камни. Всё было упорядоченным, доведённым до совершенства и старым в этих освещённых традициями местах, вплоть до вымотанных, облачённых в мантии студентов, спешащих на занятия после ночных вечеринок или дискуссий о творчестве Петрарки.
(Дом Алисы находился к северу от университетского городка, окружённый прекрасной просторной территорией с садом и лужайкой, не слишком далеко от центра города, где кипела жизнь, но и не настолько близко, чтобы слышать «Гаудеамус игитур», исполняемый в три ночи.)
Пробудившись от волшебного сна много лет назад, маленькая Алиса посвятила всё свободное время поискам чего угодно, что напомнило бы ей о Стране чудес. Ни один уголок в городе не остался не исследованным: каждая колокольня, на которую ей удалось пробраться, каждый переулок, в который она могла проскользнуть, когда родители отворачивались. Сверху вниз, вдоль и поперёк, не останавливаясь ни перед чем.
(В детстве её в основном интересовал низ – кроличьи норы и грибы, крошечные гусеницы и кружева паутины, кухонные подъёмники и на удивление маленькие двери в чужих домах, которые ей, в общем-то, не следовало находить и открывать.)
В её деревянной шкатулке с сокровищами хранилось куда больше странных предметов, чем обычно коллекционируют дети: крошечные медные ключики, малюсенькие стеклянные бутылочки, остатки необычного печенья, левая белая перчатка, правая не совсем белая перчатка, клочки бумаги со словами «СЪЕШЬ МЕНЯ» и «ВЫПЕЙ МЕНЯ», старательно выведенными снова и снова, когда Алиса сравнивала свои завитушки с воспоминанием.
Алиса не была угрюмой девочкой (отнюдь), но порой она думала: «Может, в том, что мне больше не снится Страна чудес, есть толика моей вины?»
«Ну и бессмыслица – в жизни не видела такого глупого чаепития!»
«С меня хватит этой чепухи. Я ухожу домой – прямо сейчас».
«О нет, пожалуйста. Довольно этих глупостей».
«Довольно этих глупостей». Ну вот, никто её за язык не тянул. Подсознание подчинилось, и теперь мир иллюзий, по которому она прогуливалась по ночам, был подчинён строгой логике.
Так что Алиса попробовала набросать на бумаге то немногое, что отчётливо помнила из своего сна (Чеширского Кота, Белого Кролика, симпатичный золотой ключик), и разные странности, которые увидела во время своих вылазок (студента с необычайно заострёнными ушами, причудливый комок мха, часть каменной стены, увитую лозами, которые выглядели так, словно, отодвинув их, откроешь тайный вход в какое-то фантастическое место).
– Хм, – произнёс отец, разглядывая её рисунки.
– С моей стороны тоже не было художников, – прокомментировала мать.
– А она подмечает немало... занимательного. Пускай у неё и не выходит... это изобразить.
– Да, она проводит немало времени, подмечая разное. Возможно, ей следует направить интерес в нужное русло: найти замену рисованию?
Тогда-то и вмешалась тётя Вивиан.
Рисовать она тоже не умела, но у неё неплохо получалось лепить. Она организовывала литературные вечера и время от времени бывала замечена в скандалах. Вивиан носила брюки, словно рабочий на угольной шахте. Её дом был захламлён лампами с бахромой, произведениями искусства, созданными её друзьями, курильницами для благовоний и бархатом. Она не была замужем. В сущности, Вивиан являлась воплощением паршивой овцы, которая, как считается, есть в каждой семье.
И она помогла брату и его жене (а также их дочери), мастерски сыграв свою роль: купила племяннице камеру.
Одна из новейших моделей, ящичная камера. Это был аккуратный маленький аппарат, изумлявший своей портативностью. Он не требовал ни штатива, ни мехов и прекрасно умещался в чемодане среднего размера. Он легко доставался, когда Алисе хотелось быстро что-нибудь заснять. Главное, чтобы на улице было достаточно светло.
(У тёти Вивиан уже была тёмная комната, где можно было проявить стеклянные пластинки, Вивиан славилась костюмированными фотосессиями, которые устраивала в своих салонах с помощью куда более привычной и огромной портретной камеры.)
Алиса была в восторге. В самом процессе ощущалось что-то неотъемлемо чудостранное: свет и тень, зеркала, стекло и линзы, изображения, проявляющиеся как по волшебству.
Побочным эффектом нового увлечения стало то, что Алиса теперь проводила куда больше времени со своей тётей, что успокаивало её родителей (которые переживали, когда дочь бродила по улицам Кексфорда в одиночку) и тревожило сестру (которая считала, что тётя Вивиан – дурной пример для подражания, не столько современная, сколько ветреная). Однако Матильде не стоило так беспокоиться. Хотя Алиса и любила тётю, ей уже исполнилось восемнадцать и у неё были свои планы на жизнь, в которые не входили ни художники, ни вермут с опием, ни брюки.