– Полагаю, это был один из тех маленьких иностранных бандитов? – вклинился Хедстрю скорее деловито, чем злобно. – Из шайки с площади?
– Вовсе нет, – ответила Алиса сквозь зубы. – Это сделал один из Флэнниганов, но надоумил и натравил его кто-то, пишущий красивым почерком. Я сфотографировала госпожу Яо и послание. Возможно, если напечатать снимок в газете, кто-нибудь узнает почерк, и мы докопаемся до истины.
– В самом деле! – сказал Хедстрю так, словно это было самая гениальная, изумительная идея, которую он когда-либо слышал.
Алиса вскипела и сосредоточила внимание на сточной канаве, куда только что утекло всё её расположение к человеку рядом с ней.
Местом проведения лекции был большой и симпатичный дом, гораздо больше Алисиного с Матильдой. Рядом с библиотекой имелась специальная комната как раз для подобных собраний. Там была сцена с кафедрой и пространство по меньшей мере на пятьдесят посадочных мест. Окна были украшены красными, белыми и синими флажками. Однако всякую праздничную атмосферу рубили на корню напряжённые разговоры посетителей, глаза каждого из которых были серьёзны, а рты мрачны. Худощавый молодой человек с коротко стриженной бородой стоял у стола, предлагая значки и ленты с надписями: «РЭМСБОТТОМА В МЭРЫ». Алиса также заметила небольшую стопку брошюр, столь обожаемых Матильдой.
«Восторгом здесь и не пахнет», – вздохнула она.
– О, я так рад, что вы пришли!
Мистер Кони приблизился к троице с довольным видом. Он раскинул руки, чтобы охватить если не их всех, то, по крайней мере, образ Матильды, Алисы и Хедстрю. Алиса обратила внимание на его взгляд. Он действительно был рад. Однако его радость не была безудержной, какую ожидаешь от юноши, пылко влюблённого в девушку (очевидно, позволившую попытаться добиться её расположения ещё раз).
«Интересно, насколько я ему действительно нравлюсь, – задумалась Алиса, – ив какой степени это выгодно для его карьеры – жениться на Матильдиной сестре. Матильда и Корвин, Алиса и Ричард, посещающие лекции и продвигающие кандидатов в мэры, совершающие гран-тур и отправляющиеся на лондонские собрания политических единомышленников...»
Матильда и Хедстрю обменялись быстрым, очень знакомым взглядом, словно пожилая чета. Волнение/надежда/растерянность/опасение конфуза.
– Ни на что бы не променяли такое событие, – сказал Хедстрю громко.
– Мы всецело поддерживаем Рэмсботтома, вы же знаете, – добавила Матильда.
– Я взяла блокнот, – сказала Алиса, доставая свою записную книжку. – Буду делать заметки. А ещё камеру, чтобы сфотографироваться после.
– Великолепно! – оживлённо воскликнул Кони. – Я приберёг для нас четыре места в первом ряду. Обычно я стою вон там со значками и лентами, знаете ли. Однако мне захотелось провести это время на передовой, так сказать, с вами.
Алиса, которой на ум шли только саркастичные, сухие и ироничные реплики, решила промолчать. Судя по всему, довольный её покладистостью, Кони повёл их к местам, перекидываясь с Хедстрю смешками.
Мрачным парнем, заменявшим Кони за столом со значками и брошюрами, оказался Квагли Рэмсботтом. Братья, видимо, были близнецами. Однако, помимо политических взглядов, у них было мало общего, по крайней мере физически: Гилберт, политик, был широкоплечим, дружелюбным на вид и щедрым на улыбки.
– Джентльмены Траляля и Труляля, вне всяких сомнений, – пробормотала Алиса, тихо доставая камеру и готовясь фотографировать.
– Спасибо вам всем, что пришли этим вечером, – начал Гилберт.
Алиса заметила значок «РЭМСБОТТОМА В МЭРЫ» у него на лацкане. Ничего такого или эгоцентрично? После этого она его почти не слушала, и только раз Матильда толкнула её локтем, потому что Алиса уж совсем в открытую рисовала в записной книжке Шляпника (на самом деле она прихватила ежедневник с собой именно для этого). Слова и фразы время от времени достигали её ушей, а затем и разума.
– ...Разумеется, каждый, но сосредоточимся на главной опоре Англии: её собственных детях... Омрачают порог нашего дома... Экзотические философские учения, религии и даже еда – анафема для наших традиций...
На последнем заявлении Алиса взглянула на Матильду.
– Еда тоже? – шепнула она.
Старшая сестра казалась немного огорчённой, но тряхнула плечами, поджав губы.
В основном слова Гилберта звучали энергично и оптимистично (по крайней мере, на первый взгляд). Он коснулся того, как, должно быть, грустно иммигрантам вдали от родных берегов. Женщины и мужчины в зале зашептались в сочувственном согласии с его утверждением. Он говорил о необходимости заботиться о них (хотя это звучало скорее зловеще, чем альтруистично) и как планета благоразумно разделила людские расы гигантскими водными объектами. Публика проглатывала всё это.