В общем, каждый раз, подходя уже к самой черте, я вспоминал о таких вот случаях и не решался сделать последний шаг из-за страха перед неудачей. Вот почему я был еще отчасти жив две осени назад. Тогда мне казалось, что преодоление этого страха было для меня лишь вопросом времени, ведь я находился в глубочайшей депрессии, выхода из которой уже и не искал. Рано или поздно я бы, возможно, добился желаемого и отправился на тот свет или продолжил бы существование, как и моя соседка, став собственной тенью на какой-нибудь лавке, если бы не цепь событий, благодаря которым я попал в клуб самоубийц, встретил всех этих странных людей, вроде меня самого, впервые увидел розового слона, нарисованного кем-то розовым мелком на бетонной стене, и познакомился с Алисой. До сих пор не знаю, спасло ли все это меня из той черной глухой пустоты, в которой я тонул, но точно подарило мне уверенность в том, что я не одинок, ведь у меня появилась Алиса, у нее появился я, и мы вместе разделили нашу кетаминовую меланхолию.
Когда я вспоминаю о том времени, мне становится как-то по-хорошему тоскливо, потому что я тогда был повернут на этой девушке, и весь мир вокруг меня как будто горел. А она, кажется, никогда не была в меня влюблена, поэтому я могу только догадываться, что творилось у нее внутри.
2.
Как я уже сказал, все началось в сентябре два года назад. Тогда меня только выперли из универа, и родители, которым я надоел, сослали меня к тетке. Туда я переехал с одной сумкой и гитарой, чтобы как будто начать писать жизнь с чистого листа, хотя я-то всегда знал, что почерк у меня был поганый, и все это было глупой затеей. Тетка жила далеко за МКАДом, и ко мне стали редко заходить друзья. Время я стал проводить не вылезая из комнаты, только и делал, что сутками смотрел мультики по старому рябящему телику. Я был совершенно потерян и разбит, старался не думать о будущем, которое казалось мне пугающим и безвыходным. Тогда-то меня и начали посещать плохие мысли, я сильно похудел и с каждым днем накручивал себя все больше и больше.
Как-то раз меня все же навестил мой старый хороший приятель и, когда увидел, как я консервируюсь, позвал меня пошататься. В то время на него что-то нашло, он начал увлекаться фотографией, особо тронувшись на индустриальных пейзажах, романтике обоссаных стен, старых руин и всякого такого. В тот день фотоаппарат у него был при себе, поэтому он позвал меня прокатиться с ним до места съемки. Мне было все равно, лишь бы вырваться куда-нибудь, и я согласился.
Всю дорогу, пока мы ехали в электричке за город, друг пытался меня развлечь. Он все говорил и говорил, рассказывал о забавных вещах, а от меня требовалось улыбаться и кивать в нужных местах. В этом было что-то больное и неискреннее – в том, как он нарочно пытался меня развеселить и в том, как я старался его не обидеть. Наверно, все дело было в моем состоянии, но даже от такой простой и невинной лжи, меня чуть не выворачивало наизнанку.
К вечеру мы добрались до старого заброшенного комбината, зарастающего травой за ржавым забором с колючей проволокой. Чтобы перелезть через него, нам пришлось накинуть поверх проволоки автомобильный коврик, найденный на свалке рядом. Потом с полчаса мой друг ходил по пустырю и снимал все подряд в черно-белом режиме, а я следовал за ним. Мне было откровенно скучно, а он все старался меня развлечь разговорами, от которых становилось только хуже. Как со мной часто бывает, настроение испортилось само по себе с наступлением темноты, к тому же я умудрился еще и несильно пораниться, пока перелезал через тот чертов забор, поэтому очень скоро запросился домой. Друг был не против, он быстро сфотографировал главный корпус с нескольких ракурсов, и мы уже начали было собираться, когда я заметил то странное объявление посреди окружающей пустоты. На оборванном клочке бумаги, прикрепленному к стене у заколоченных дверей, было написано: «Ночные встречи Клуба Самоубийц каждую субботу в 23-00, вход с обратной стороны, комната с розовым слоном». Эта надпись так меня заинтересовала, что всю обратную дорогу я думал о тех сумасшедших людях, что субботними ночами собираются в подвале заброшенного комбината и проводят таинственные сеансы социальной терапии. Я закрывал глаза и представлял, как они, несчастные и потерянные, внеземные и грустные, сидят полукругом в тусклом свете фонаря или лампы, шепотом исповедуясь друг другу в самом сокровенном, в том, что никогда не выйдет за пределы этих старых стен. И я уже не мог выкинуть этого из головы. Клуб самоубийц поглотил меня до того, как я побывал на первой ночи откровений.