– А разве ее нет дома? – сделав круглые глаза, удивилась Сучка Су.
– Ты что, больше других знаешь? – спросил Канаан.
– Я не знаю, что известно им, только вряд ли они знают больше моего.
– Ну хорошо. Ди-Ди и Мамми, идите прогуляйтесь.
– А с какой стати им прогуливаться? – возразила Сучка Су.
– Потому что, Сучка Су, я хочу сосредоточить свои усилия на тебе.
– Как в песне поется?
– Как если я устрою тебе кое-что, чуть ты вздумаешь со мной лукавить, а свидетели мне при этом ни к чему.
– Ух ты, – сказала Сучка Су, как будто получив кулаком по животу.
Мамми из Майями и Ди-Ди с улыбкой и поклоном удалились.
– Значит, тебе известно, где живет Фелиция?
– Честно тебе скажу, Айзек, этого я не знаю. Все рассказывают про Мистера-Полуночная-Америка, а про нее никто и не вспоминает.
– А что рассказывают про него?
– Только то, что ее доставил Майк Риальто… А ты знаешь, что он напоролся на нож?
Канаан кивнул.
– Вот и отлично. Значит, Риальто доставил ее Роджеру Твелвтрису. Она этого сукиного сына узнала…
– А как ей было его не узнать, – удивился Канаан, – когда он каждый вечер в ящике?
– Знаешь что, – возразила на это Сучка Су. – Представительницам нашей профессии не так уж часто приходится смотреть ночные ток-шоу, как это может показаться. Поразмысли-ка над этим. Так или иначе, непонятно, почему она не узнала его в первую же секунду, только этого не произошло. А узнала она его, уже раздевшись и когда он держал свою штуку в руке. А ведь этот подонок забил до смерти ее мать. Ты помнишь Ботфорты?
– Я помню Ботфорты.
– И вот этот-то тип и забил нашу Ботфорты до смерти.
– И что же сделала Фелиция?
– А какого хера она, по-твоему, должна была сделать? Выскочила оттуда к чертям собачьим. А Риальто должен был дожидаться ее, чтобы она сказала, разовый этот перепих или на всю ночь. Только Риальто там уже не было.
– А Твелвтрис погнался за нею?
– Хотел погнаться. Но у дверей в спальню наткнулся на особу, которая, как я потом прочла в газете, приходилась ему родной дочерью. Это она замочила папашу?
– Считается, что так. Значит, Риальто на месте не оказалось?
– Его не оказалось, зато там была сестра Фелиции.
– Ее кто? – подслушивавший разговор Свистун, не стерпев, вмешался.
– Ее сестра. А с тобой-то что, Свистун? Подслушиваешь, так хоть уши прочисти!
– Значит, сама Фелиция сказала, что это была ее сестра? – уточнил Канаан.
– Да откуда мне знать, что сказала Фелиция? Я ведь не ее слова пересказываю, а то, что на улице говорят. А с самой Фелицией мы и не виделись. Ясно?
– Больше я ничего не могу сделать, – сказал Канаан, когда они со Свистуном уселись во всегдашнюю нишу «У Милорда». Боско, разумеется, тоже был тут как тут. – Если уж этим девицам не известно, куда запропастилась Фелиция, то и никому это не известно. Мойры в курсе всего происходящего на улице и вокруг.
– И они ничего не путают?
Канаан, пожав плечами, уткнулся в свою чашку, давая Свистуну понять, что тот полный идиот.
– Риальто сказал мне, что Фелицию увез из Малибу частный сыщик, работающий на Перчик и на Финка Торино. Звать его Спиннереном. Может, он и педик, но уж наверняка не чья-нибудь сестра.
– Никогда ничего не знаешь наверняка, – возразил Боско. – Никогда ничего не знаешь наверняка. Вспомни о таких людях, как здешний Утенок.
– Ты думаешь? Канаан посмотрел в окно.
– Я не думаю, я знаю. Кое-где контингент уличных проституток на семьдесят-восемьдесят процентов состоит из трансвеститов или из пассивных гомосексуалистов-наркоманов. Утенок представляет собой исключение только потому, что он решился на операцию.
– И следует вспомнить о том, что у Фелиции действительно была сестра.
– Которая, возможно… – начал было Свистун.
– Которая, возможно, что? – хором перебили его Боско и Канаан. Но Свистун уже выскочил из-за столика, из ниши, из зала, помчавшись на стоянку, где был припаркован его «шевроле».
Глава тридцать восьмая
Спиннерен и на самом деле была блондинкой. Она лежала, обнаженная, широко раскинув ноги, на кровати в форме раковины в «бордельном» будуаре Дженни, под голову была подложена подушка. Послеполуденное солнце заливало спальню рыже-золотыми лучами. В таком освещении ее белая кожа казалась шафрановой, ее белокурые волосы – медными. Срамные волосы были у нее столь редкими и бесцветными, что могло показаться, будто она выбрила лобок.
В мужском облике и наряде, которые она явно предпочитала, Спиннерен явилась ко Дворцу правосудия, где Дженни – которую деликатно передавали из одних рук в другие – была допрошена в последний раз – окружным судьей, начальником полиции, руководителем отдела особых расследований и главой оперативной службы.
Берни Мандель прошел рука об руку с нею по всем инстанциям, начиная с той минуты, как ему в офис сообщили о случившемся.
Полицейский врач осмотрел Дженни и нашел ее состояние шоковым. Ей позволили помыться и снять окровавленную одежду, надев вместо нее арестантский халат.
К вечеру в тот же день Манделю разрешили забрать клиентку домой. Он накинул ей на плечи собственный пиджак и сказал, что, как только они приедут к нему, он вызовет на дом доктора.
– Нет, мне хочется вернуться домой, – сказала Дженни.
– Мне не кажется, что это удачная мысль, – возразил Мандель. – Вам не стоит оставаться одной.
К ним подошла Спиннерен, спокойная и самоуверенная.
– Одна она не останется.
– Мы с вами знакомы? – спросил Мандель.
– Коннор был у меня на дне рождения, – сказала Дженни. – Возможно, вас с ним друг другу не представили.
– Да, не представили, – сказала Спиннерен, подавая Манделю маленькую изящную руку, которую тот пожал осторожно и недоверчиво.
– Я могу отвезти Дженни домой. И побуду с нею, – сказала Спиннерен.
– Ну, не знаю, – запротестовал Мандель. – Не знаю, вправе ли я отпускать так свою клиентку…
– А я ваша клиентка? – поинтересовалась Дженни.
– Только если вы сами этого пожелаете, – поспешно ответил Мандель. – В конце концов, я был адвокатом вашего отца на протяжении стольких лет и…
– Но чтобы добраться домой, мне не нужен адвокат, мистер Мандель!
– Но, мне кажется, в отсутствие надлежащей опеки…
– Вы были у меня на дне рождения. Мне стукнуло двадцать один. Я совершеннолетняя.
Спиннерен подошла вплотную к Дженни – и та внезапно повисла у нее на руках, повисла так, что Спиннерен пришлось чуть расставить ноги, чтобы удержать ее и удержаться самой. Но что-то во всем этом успокоило Манделя.
– Если я вам понадоблюсь, просто позвоните. Звоните в любое время, днем и ночью. Звоните даже, если вам захочется просто поговорить.
Дженни вернула Манделю его пиджак.
– Спасибо за все. Я была так перепугана.
– Мне кажется, худшее уже позади.
– Я прослежу за тем, чтобы она не осталась в одиночестве, – сказала Спиннерен.
Она отвезла Дженни в пустой особняк, отключила все телефоны, а после этого сообщила дочери Твелвтриса о том, кто она на самом деле такая. О том, что она мужчина, прихотью судьбы заключенный в темницу женского тела. Мужчина, с маленькими грудками, клитором и влагалищем и превосходным знанием женской психологии. Она говорила нежно и ласково с учетом состояния, в котором находилась Дженни, все еще пылающая гневом на покойного отца и страдающая из-за того, что ей пришлось застрелить его, спасаясь от изнасилования. После исповеди соблазнение оказалось совсем несложным. Трудно было даже сказать, кто кого соблазнил: Спиннерен – Дженни или Дженни – Спиннерен.
Дженни Твелвтрис сидела на стуле, закинув ногу на ногу и скрыв тем самым темный треугольник в паху; руки ее переплелись самым причудливым образом, в одной из них она держала дымящуюся сигарету и, поглядывая на разлегшуюся на постели Спиннерен, делала время от времени затяжку-другую.