Алиса в Стране чудес. Алиса в Зазеркалье [Алиса 1-2, 1978, илл. Дж. Тенниела]

— Почему? — спросила Гусеница.

Вопрос поставил Алису в тупик. Она ничего не могла придумать, а Гусеница, видно, просто была весьма не в духе, так что Алиса повернулась и пошла прочь.

— Вернись! — закричала Гусеница ей вслед. — Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.

Это звучало заманчиво — Алиса вернулась.

— Держи себя в руках! — сказала Гусеница.

— Это все? — спросила Алиса, стараясь не сердиться.

— Нет, — отвечала Гусеница.

Алиса решила подождать — все равно делать ей было нечего, а вдруг все же Гусеница скажет ей что-нибудь стоящее? Сначала та долго сосала кальян, но, наконец, вынула его изо рта и сказала:

— Значит, по-твоему, ты изменилась?

— Да, сударыня, — отвечала Алиса, — и это очень грустно. Все время меняюсь и ничего не помню[33].

— Чего не помнишь? — спросила Гусеница.

— Я пробовала прочитать «Как дорожит любым деньком...», а получилось что-то совсем другое, — сказала с тоской Алиса.

— Читай «Папа Вильям»[34], — предложила Гусеница.

Алиса сложила руки и начала:

— Папа Вильям[35], — сказал любопытный малыш, —
Голова твоя белого цвета.
Между тем ты всегда вверх ногами стоишь.
Как ты думаешь, правильно это?

— В ранней юности, — старец промолвил в ответ, —
Я боялся раскинуть мозгами,
Но, узнав, что мозгов в голове моей нет,
Я спокойно стою вверх ногами.

— Ты старик, — продолжал любопытный юнец, —
Этот факт я отметил вначале.
Почему ж ты так ловко проделал, отец,
Троекратное сальто-мортале?

— В ранней юности, — сыну ответил старик, —
Натирался я мазью особой.
На два шиллинга банка — один золотник,
Вот, не купишь ли банку на пробу?

— Ты немолод, — сказал любознательный сын, —
Сотню лет ты без малого прожил.
Между тем двух гусей за обедом один
Ты от клюва до лап уничтожил.

— В ранней юности мышцы своих челюстей
Я развил изучением права,
И так часто я спорил с женою своей,
Что жевать научился на славу!

— Мой отец, ты простишь ли меня, несмотря
На неловкость такого вопроса:
Как сумел удержать ты живого угря
В равновесье на кончике носа?

— Нет, довольно! — сказал возмущенный отец. —
Есть границы любому терпенью.
Если пятый вопрос ты задашь, наконец,
Сосчитаешь ступень за ступенью!

— Все неверно, — сказала Гусеница.

— Да, не совсем верно, — робко согласилась Алиса. — Некоторые слова не те.

— Все не так, от самого начала и до самого конца, — строго проговорила Гусеница.

Наступило молчание.

— А какого роста ты хочешь быть? — спросила, наконец, Гусеница.

— Ах все равно, — быстро сказала Алиса. — Только, знаете, так неприятно все время меняться...

— Не знаю, — отрезала Гусеница.

Алиса молчала: никогда в жизни ей столько не перечили, и она чувствовала, что теряет терпение.

— А теперь ты довольна? — спросила Гусеница.

— Если вы не возражаете, сударыня, — отвечала Алиса, — мне бы хотелось хоть капельку подрасти. Три дюйма — такой ужасный рост!

— Это прекрасный рост! — сердито закричала Гусеница и вытянулась во всю длину. (В ней было ровно три дюйма.)

— Но я к нему не привыкла! — жалобно протянула бедная Алиса. А про себя подумала: «До чего они тут все обидчивые!»

— Со временем привыкнешь, — возразила Гусеница, сунула кальян в рот и выпустила дым в воздух.

Алиса терпеливо ждала, пока Гусеница не соблаговолит снова обратить на нее внимание. Минуты через две та вынула кальян изо рта, зевнула — раз, другой — и потянулась. Потом она сползла с гриба и скрылась в траве, бросив Алисе на прощанье:

— Откусишь с одной стороны — подрастешь, с другой — уменьшишься![36]

— С одной стороны чего? — подумала Алиса. — С другой стороны чего?

— Гриба, — ответила Гусеница, словно услышав вопрос, и исчезла из виду.

С минуту Алиса задумчиво смотрела на гриб, пытаясь определить, где у него одна сторона, а где — другая; гриб был круглый, и это совсем сбило ее с толку. Наконец, она решилась: обхватила гриб руками и отломила с каждой стороны по кусочку.

33

Все время меняюсь и ничего не помню. — По мнению П. Хита, Гусеница придерживается взгляда Локка на неизменность личности, которая прежде всего выражается в устойчивости памяти. Личность осознает себя как таковую, поскольку помнит собственное прошлое и способна оживлять в памяти своей личный опыт. — Прим. Н. Демуровой.

34

«Папа Вильям», один из признанных шедевров поэтического нонсенса, представляет собой искусную пародию на давно забытое нравоучительное стихотворение Роберта Саути (1774–1843) «Радости Старика и Как Он Их Приобрел»[402]:

— Папа Вильям, — сказал любознательный сын, — Голова твоя вся поседела, Но здоров ты и крепок, дожив до седин, Как ты думаешь, в чем же тут дело? — В ранней юности, — старец промолвил в ответ, — Знал я: наша весна быстротечна. И берег я здоровье с младенческих лет, Не растрачивал силы беспечно. [...] (Пер. Д. Орловской)

Хотя Саути написал огромное количество стихов и прозы, в наши дни его читают мало — разве что некоторые стихотворения, такие как «Скала Инчкейп» или «Битва в Бленхейме», да еще изложение бессмертной народной сказки о Златых кудрях и трех медведях. — Прим. М. Гарднера.

35

Папа Вильям... — Эта пародия послужила образцом для стихотворения «Льюис Кэрролл» Элинор Фарджон, известной английской детской писательницы (1881–1965).

— Мистер Доджсон, — сказал любопытный малыш, Я на лбу твоем вижу морщины. Но так остро и весело ты говоришь! В чем же дело? Открой мне причину. — В ранней юности, — Доджсон ему отвечал, — Математиком был я, признаюсь, Чтобы разум мой робким, как Кролик, не стал Или диким, как Мартовский Заяц. — Ты мудрец, Льюис Кэрролл, — продолжил малыш, — В древнем Колледже ты обитаешь. Но, коль разум твой ясен, как ты говоришь, — Ты, должно быть, истории знаешь? — В ранней юности, — Кэрролл ему отвечал, — Я рассказывал много, не спорю. И тогда-то мой ум, как ребенок, играл. Так послушайте пару историй.

Прим. Н. Демуровой.

36

В «Приключениях Алисы под землей» Гусеница говорит Алисе, что, откусив от шляпки гриба, она вырастет, откусив же от ножки, — уменьшится ростом. — Прим. М. Гарднера.