— Лили, — ответила я. — Назовем ее Лили.
У меня была книга о цветах, и главу о лилиях я просто обожала.
Тихий смех мамы словно омыл меня.
— Мне нравится. Как насчет Эммалин Лили Бэлл? Полное имя Наны — Эммалин, и мы назовем малышку в честь моей мамы, как назвали тебя в честь папиной. Будем звать наше маленькое чудо для краткости Эммой — и только мы трое будем знать замечательный секрет: ты моя Алиса Роуз, она — Эмма Лили, а вместе вы — мой идеальный букет.
Я даже и думать не стала:
— Хорошо. Договорились!
Эмма что-то булькнула, видимо, тоже согласилась с нами.
* * *
— Алиса Роуз, — окликнула меня теперь уже подросшая Эмма. — Ты опять где-то витаешь — и это тогда, когда ты мне больше всего нужна!
— Ладно, хорошо, — вздохнула я. Просто не могла отказать сестренке. Никогда не могла и никогда не смогу. — Но я поговорю не с папой. Я пойду к маме и заставлю ее убедить его.
Первая искорка надежды вспыхнула в глазах Эммы.
— Правда?
— Правда.
Ослепительная улыбка расцвела на ее мордашке, и сестренка снова пустилась в пляс.
— Пожалуйста, Алиса. Поговори с ней сейчас. Я не хочу опоздать, а если папа согласится, нам надо будет выехать пораньше, чтобы я успела разогреться на сцене вместе с остальными девочками. Ну пожалуйста. Сейча-а-ас.
Я села и надела ожерелье ей на шею.
— Ты ведь понимаешь, что шансов почти нет, правда?
Главное правило семьи Бэлл гласило: ты не выйдешь из дома, если не можешь вернуться засветло. Здесь папа соорудил какие-то «укрепления» против монстров, чтобы ни один не смог пробраться к нам. Так что да, после заката мы сидим дома и не высовываемся. Любой, кто остался снаружи, в огромном страшном мире, автоматически становился совершенно беспомощной жертвой в разгар сезона охоты. Из-за папиных паранойи и галлюцинаций мне пришлось пропустить кучу школьных и спортивных мероприятий.
Я даже на свидания никогда не ходила. Ну да, я могла бы пойти пообедать с кем-то на выходных или согласиться на прочее старомодное дерьмо в том же духе, но, если честно… Я не хотела ни с кем встречаться. Объяснять кому-то, что у отца не все в порядке с головой или что он иногда запирает нас в «специальном» подвале, который сам выстроил, как дополнительную защиту от несуществующего бугимена? Ага, просто мечта всей жизни.
Эм обняла меня.
— Ты справишься, я знаю. Ты всё можешь!
Ее вера в меня… такая искренняя, бесхитростная.
— Сделаю всё, что смогу.
— Ты сможешь… ой, фу! — С гримасой ужаса сестренка отскочила от меня как можно дальше. — Ты вся грязная, мокрая — так и я из-за тебя стану грязной и мокрой!
Рассмеявшись, я погналась за ней, и, завизжав, Эм бросилась прочь. Вообще-то я облилась из шланга примерно полчаса назад, в надежде охладиться. Конечно, ей я об этом не скажу — ну как не помучить немножко младшую сестру! Святое дело!
— Жди здесь, ладно? — Мама может сказать что-то, что ранит чувства Эм, я могу сказать что-то, из-за чего сестренка расстроится, что вообще меня об этом попросила, и расплачется. А я не выносила ее слез.
— Хорошо-хорошо. — Эмма примиряюще подняла руки — просто сама невинность.
Ага, можно подумать, я куплюсь на такие поспешные обещания.
Конечно же, она собиралась увязаться следом и подслушивать. Такая врушка!
— Обещай.
— Ты что, мне не веришь? — Она прижала свою изящную ручку к сердцу. — Это обидно, Алиса. Очень обидно.
— Во-первых, мои искренние поздравления. Актриса из тебя, конечно, никудышная, но за последнее время ты здорово прибавила, — сообщила я, демонстративно поаплодировав. — Во-вторых, пообещай, или я продолжу работать над своим загаром — хотя, чувствую, что так никогда и не добьюсь нужного оттенка.
Ухмыльнувшись, Эм поднялась на цыпочки, развела руки в стороны и медленно повернулась на одной ноге.
Солнце выбрало именно этот момент, чтобы послать один янтарный луч, создав идеальное освещение для идеального пируэта.
— Ладно, ладно, обещаю. Довольна?
— Всеобъемлюще. — Может, Эм и врушка, но никогда не нарушала данного слова.
— Сделаю вид, будто поняла, что это значит.
— Это значит… ладно, неважно. — Знаю, я просто тянула время. — Пойду к маме.
С радостью приговоренного к смерти я встала и повернулась к дому — двухэтажному зданию с фундаментом из коричневого кирпича и полосатыми коричнево-белыми деревянными стенами, которое построил папа в расцвет своего «созидательного» периода.
Нечто приземистое, крайне невзрачное и совершенно, стопроцентно незапоминающееся. Но, как уверял папа, именно к этому он и стремился.