Однако не время и не место вникать во всю эту чушь. Я поднимаюсь.
И делать это придётся со всей осторожностью, потому как неизвестно, что окажется внутри дома. Я обхожу его сзади и натыкаюсь на чёрный вход. Отлично. Через секунду меня уже нет на улице.
Не сказал бы, что здесь полная тишина: Сумико-сан готовила, не замечая меня; конечно, каблуков же на мне больше нет. Я поднимаюсь по лестнице шаг за шагом, чтобы минимизировать издающие мной звуки. Оборачиваюсь назад ради проверки обстановки и не вижу живых. А в кармане всё не унимается ровный тик стрелок, они идут до такой степени правильно, что Биг-Бен бы позавидовал. Не могу, не до шуток сейчас вообще, а я…
Возобновляю подъём и ступаю на пол второго этажа. Сразу бросается бездействие в комнате Акиры, и я начинаю не на шутку беспокоиться о нём. Рю не должен отныне заниматься этим… По словам, намерениям, видам, хотя бы поэтому он не будет трогать младшего брата. Куросава умеет морально давить, выводить из себя, но не применяет физическую силу. Я видел Куросаву тогда, он и не думал о том, чтобы бить Акиру. А их встреча у дверного порога дома — доказательство родства. Мне приглянулась семейная любовь, проскользнувшая между ними во время объятий. Витала тёплая атмосфера. Я не забыл ни мгновения. Это невозможно.
А впрочем, стекло всегда трескается на семейных фотографиях. Под ногами сыпется прах.
Он не посмеет ударить, Рю душевно более «продвинут»… Он становится обоюдным агрессором… Рю показывает истинные лица живых, какие они на самом деле, без прикрас.
Куросава и с Акирой сделал это. Он мне ещё в тот раз показал. «Ты ему поверил? Ха-ха, интересно». Но я не верил. Вот где таилось моё упущение. Это непростительно для Зрячего.
Я лихорадочно приближаюсь к спальне Рю и тупо наблюдаю, что твориться внутри, прикоснувшись ладонью в перчатке к дереву двери. Открывается полноценная картинка того, что происходит внутри. Я размыкаю губы.
Я успел запечатлеть короткое сопротивление со стороны Рю, когда Акира держал свои маленькие ручки в области чужого горла. Мальчик практически отлетел назад, стоило Рю замахнуться, однако всё равно он не пытался наносить сильных увечий, толкая и упираясь, и поцарапал кожу младшего. Тот зашипел.
Они были не в равных позициях. Рю сидел, уперевшись спиной в стену слева от входа, а Акира стоял теперь впереди него, с болью зажимая предплечье; он переводил дыхание.
— Говнюк.
Это был голос Рю. Ему бы стоило растеряться или злобно прошипеть через зубы оскорбление, но он как всегда был даже в этой позе как в своей тарелке. Всего лишь выбросил ничего не значащее слово так же злобно и саркастично, как это бывает с ним постоянно. Парень на миг опустил голову — и я наконец перевёл внимание на его шею.
Она была обмотана оранжевой посверкивающей тонкой ниточкой, а затем я опустил взгляд ниже и закусил губы. Это вовсе не ниточка.
Это оголённые провода.
Глава 8
Я решаю не вмешиваться и стихаю настолько, насколько это возможно сделать.
— Это единственное, что ты можешь сказать? — несвойственно моей вишенке, он произнёс слишком едко, словно в глотке затаился яд.
— Длинные речи не по мне. И то, — Рю чуть-чуть поднялся, упираясь руками в пол и сгибая после шею, — они мне сейчас не… помогут. — Провод стягивался лишний раз, когда он долго говорил.
— Да неужели, — едкость постепенно пропадала, а на её место вставала терпеливая жестокость. Сама вилка лежала рядом с разъёмом, замотанная на ножку стола, и, в том числе, близко к Акире. Ему не удастся ни отвлечь брата, ни быстро добраться до неё и отбросить вилку. Да что там, он и двинуться не может: при необходимости Акира наступал на защищённую часть провода, что позволяло сужать кольцо у его горла. И вдобавок к незавидному положению конец провода, который был прикреплён к Рю, был обмотан вокруг чего-то за его спиной. Нет хода.
Рю очень медленно сглотнул, что кадык лишь чуток прошёлся поперёк медной проволоки.
— А ты попробуй, — добавил Акира, нажимая на провод.
— Уж воздержусь, — в горле у Куросавы было сухо. — Только ножку подними, а то… давит немного.
— Ты всегда был таким, — сначала тихо произнёс Акира. Но терпение даже у него может лопнуть: — Тебе вечно потакали! Ты был идолом семьи Куросава! Из-за тебя погиб человек! Ты отказываешься брать ответственность за все свои поступки! Много людей умерло раньше уготованного просто потому, что ты не желал возвращаться! Ты как ребёнок.
— Ну, ты всё сказал. Ах…
Акира надавил на провод — на Куросавеной шее появилась царапина.
— «Ну»? Всего лишь «Ну»?!
— Чего ты от меня ждёшь? Не тяни… — непонятно, в каком смысле, но мне было уже не до раздумий. — Тот человек — она, так что обращайся с ней соответствующе. Помни, родителей не выбирают.
— Ещё смеешь… Не тебе о родителях говорить.
— Правильно, тебе, — надавил Рю. — Где они сейчас? Почему ты живёшь здесь?
— Заткнись.
— Нет уж, отвечай! Ты добиваешься невозможного, и попрошу быстрей объяснить мне, чем заслужил… вот это.
— Ответить? — Акира приподнял брови. — Потому что нельзя отказаться от фамилии Куросава. Оно как проклятье.
— Оно принадлежит и мне, и тебе. Носи его с гордостью. Мы все повязли в этой трясине, поэтому не усугубляй всё ещё больше.
— Это делаю не я, а ты, Рю-сан. И я могу это исправить.
Акира посмотрел на вилку, лежащую близко к разъёму, и не поменялся в лице, продолжая её будто гипнотизировать. Он стоял повёрнутым ко мне спиной, и я не мог разглядеть его поближе. Но я преисполнился во мнении, что настал черёд перемен. Это не может так просто закончиться. И вправду, Куросава — чёрный ручей, как жилы у этого семейства.
— Убьёшь меня, и что дальше-то? Тебя не поставят вместо меня. В нашей семье ты никчёмен, как мой отец.
— Ясуши-сан был хорошим!
— Да, и именно поэтому родня ждала его смерти даже больше, чем моего шестнадцатилетия. Чрезмерно хорошим, он любил мою мать… Кхм-кхм… и получил за свою долбаную доброту сполна. Отец был мягкотелым и не умел думать. Он сам довёл себя до конца. Не бери с него пример. Да и посмотрю… не берёшь. Умница.
С губ Куросавы снова вырвался сдержанный стон. Появилась ещё одна царапина.
Я не понимаю, зачем он снова испытывает эту чёртову судьбу? Рю не защищается, он выводит Акиру на эмоции. Я знаю, Рю не хочет умирать, но, правда, зачем?
— Ты непоколебим в своём решении. Давай, действуй! Разве не ты бросался передо мной на колени? И даже перед смертью я не смогу повторить за тобой. Ты даже не удосужился посадить меня́ на колени, видимо, с самолюбием проблемы.
Такими темпами Рю до хорошего не доведёт. Он начинает меня по-настоящему пугать своими выходками. Перестать говорить для него сейчас — единственный путь к спасению. Какие бы речи он ни продолжал с такой глупостью обрушивать на брата, у него в итоге всё получится, сомнений быть не может. И чем дольше он говорил, тем на его шее более стремительно прибавлялось порезов. Он не собирался останавливаться на достигнутом.
— Всегда был таким, — Акира разочарованно покачал головой.
— Повторяешься, — Рю был крайне чем-то недоволен.
И с этих пор на лице Акиры стёрлись милые детские морщинки и эта лучезарная улыбка, с которой он встречал старшего братика, раскрыв руки для объятий. Лицо как камень. Но мальчик не лишался чувств, они плескались в его теле, вырывались наружу. Он столько хотел высказать, столько… Но ему что-то не позволяло, и Акира, обходя все сложности, принимает безжалостный лик, непозволительно злобный и горячий, что любого оппонента ты бросило в дрожь и обдало лавой.
Однако только на Рю не действовало его преображение. Тот встречал трудности с холодком на коже, и ему нестрашно было встречаться с таким своим братом. Ему было, наоборот, весело. На периферии я видел поблёскивание. Рю ни на миг не желал сбегать отсюда, он распалял Акиру, который даже перестал трястись и ровно стоял на ногах.