— Десять предметов за одного зверя, и из них половина железных! воскликнул он.
— Ай, как много! — послышались голоса охотников.
По сияющему лицу мистера Томсона видно было, что и сам он поражен своей сегодняшней щедростью.
И действительно, Чарли сегодня был необычайно добр. Правда, и зверь хорош, но все же такого обилия товаров нельзя было ожидать. Всем было отлично известно, что когда Чарли бывал не в духе, он хуже знал, чего не хватало в хозяйстве охотников. И тогда охотники хитрили, сами обманывали Чарли, скрывая, что в их мешках есть еще песцы. Они увозили их обратно за сотню и более километров с расчетом приехать в другой раз. Может быть, тогда у Чарли будет хороший дух.
Мистер Томсон, зная все эти хитрости охотников, безразлично относился к ним. Не все ли равно: сейчас он заберет пушнину или несколько позднее? Важно, чтобы пушнина поступила до прихода шхуны.
Сегодня охотники решили торговать до конца: дух у Чарли хороший. Они толпились у прилавка, и каждый из них ждал своей очереди.
Но вдруг Айе поразил всех. Он молча стоял около своих десяти предметов и, вместо того чтобы складывать их в мешок, медлительно набивал трубки табаком с древесными крошками. Затянувшись, Айе поднял голову и сказал:
— Чарли, все, что ты положил здесь, мне не надо.
Охотники замерли.
— Ка-ак не надо? Тебе не нужен этот настоящий американский табак, в то время как ты куришь древесную дрянь?
— Ружье я хочу.
— Год дэм![12] На ружье у тебя не хватает хвостов. За ружье надо по меньшей мере доложить песцовую шкурку, — возмутился мистер Томсон.
— Песцовую шкурку я принесу в другой раз.
— О, ноу, ноу![13] У меня мало винчестеров осталось. Все ружья запроданы Алитету. Он повезет их в горы кочевникам-оленеводам.
— Что поделаешь? — спокойно сказал Айе. — Обратно давай лисицу.
У мистера Томсона от неожиданности перехватило дыхание, и он, словно утратив дар речи, замолчал. Наконец он снял лисий малахай, обнажив на рыжей голове полянки-лысины, провел по ним красным носовым платком, снял очки и, протирая их, понизив голос, заговорил:
— Вы видели такого охотника? Где он научился такой торговле? Тебя кто-нибудь учил так торговать?
— Да.
— Кто же? — почти крикнул мистер Томсон.
Айе не ответил. Он стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
— Что же ты молчишь?
— Чарли, — начал Айе, — ты знаешь нашего старика Каменвата? У него есть дочь Тыгрена. Она предназначена мне в жены. Поэтому я всегда советуюсь с этим стариком. Это он мне указал место, где водятся черно-бурые лисицы. Я уехал туда и шесть дней сторожил капкан. Шесть дней жил в снегу. И когда я был в отлучке, в нашем стойбище проездом ночевал один русский. Партизан звали его.
Мистер Томсон насторожился. Он знал из американских газет о русской революции, о том, что на Камчатке последние годы происходили частые смены правительств — то колчаковцев, то каппелевцев, о том, что в горах Камчатки действовали советские партизаны. И появление партизан на чукотском берегу его неприятно поразило.
— Этот Партизан (Айе считал, что это имя русского) всю ночь говорил с нашим стариком. Тыгрена тоже слушала эти новости. Она мне сказала, что русский говорил про новый закон жизни, про новый закон торговли. Так она передавала. И когда я сидел на нарте, собираясь поехать к тебе, она подбежала и сказала: «Айе, попробуй торговать так, как говорил Партизан! Проси за лисицу товар сам. Ружье проси». Вот так, Чарли…
— Ха-ха-ха! Женщина учит торговать мужчину! Постыдное дело! Смотрите на этого охотника!
— Тыгрена — сама хороший охотник, она понимает толк в ружьях и метко стреляет, — с гордостью ответил Айе.
— Хорошо, — зло усмехнувшись, сказал мистер Томсон, — возьми обратно свою лисицу. Мне интересно будет услышать новость, как эта шкурка сгниет у тебя в яранге, не оплаченная товарами.
И когда Чарли Красный Нос нагнулся за чернобуркой, Айе, улыбаясь, сказал:
— Не сгниет. Я повезу ее к Питу.
— К Питу Брюханову? — Мистер Томсон задержал чернобурку и гневно крикнул: — Безумный, ты совсем потерял рассудок! Да знаешь ли ты, тюленья голова, что мистер Пит живет за пятьсот миль отсюда?
— Ничего. Пусть потрачу двадцать дней на дорогу.
— Мне жаль твоих собачонок. И только поэтому я отдам тебе ружье.