Но сначала дело. Такой режим охраны я увидел впервые: бюро пропусков на заводе отсутствовало по определению, то есть вообще. Не было никакого бюро, но телефонная будка была, а у меня был номерок, по которому нужно было позвонить. Я позвонил, услышал в трубке голос:
– Слушаю.
– Иван Сергеевич?
– Да.
– Это Рейн беспокоит, мне передали, что вы готовы со мной встретиться.
– Да, да. Через пять минут я к вам выйду.
И действительно, через пять минут сухощавый мужчина невысокого роста прошёл через рамки проходной и окрикнул меня:
– Алек Владимирович!
Я подошёл к нему, мы пожали руки, после чего он сказал:
– Давайте свою руку. – Я, не совсем понимая, что сейчас произойдёт, снова протянул ему правую руку. Он, обернувшись, взял мою кисть левой рукой, крепко сжал её и сказал: – Пошли.
Так, взявшись за руки, мы проследовали мимо охраны, стоящей рядом с рамками пропускной системы. Пройдя их, он отпустил мою руку, я догнал его, и он объяснил:
– У нас, посещение завода посторонними запрещено вообще, поэтому и бюро пропусков отсутствует. Но есть исключения: директор и главный инженер могут провести любого под свою ответственность, взяв за руку. Всё это, конечно, фиксируется, так что запись вашего визита тоже в архиве нашем лет десять теперь будет храниться.
Кабинет директора тоже имел интересную особенность, которую я не встречал в других местах: слева, при входе, стояла телефонная будка секретной связи. За время нашей беседы директор пару раз вставал из-за стола, шёл туда, закрывался и о чём-то беседовал.
Впечатления от беседы с руководителем УЭМЗа у меня сохранились весьма положительные: это был умный, глубоко образованный человек, с изрядным юмором оценивающий положение завода, он его охарактеризовал так:
– Гостей мы встречаем всегда при полном параде: накрахмаленная манишка, галстук-бабочка, но спиной не поворачиваемся.
Переход экономики страны с планового хозяйства на рыночные рельсы проходил с потерей управляемости, кризисом неплатежей, разгулом преступности. Зачастую невозможно было произвести обыкновенную операцию купли-продажи чего-нибудь, поэтому появилась тьма фирм-прокладок, вроде нашей, и руководители крупных государственных предприятий искали такие из них, где можно было гарантировать результат, мирясь с тем, что приходится платить комиссионные.
УЭМЗ наладил на своих площадях сборку видеомагнитофонов Philips, сборку вели частично общую и узловую. Весьма гордились тем, что Philips дал им право клеить его лейбаки на их продукцию. Директор завода, рассказывая мне о том, как они налаживали производство видаков, сказал с улыбкой:
– Ну что такое для нашего уровня производства их видеотехника? Мы делаем устройства, которые тридцать лет хранятся, ну, в нужное время должны сработать в определённой точке земного шара, на определённой высоте, и они срабатывают. Мы же их регулярно испытываем.
Всё так, я из интереса взял себе домой один видак производства их завода, он работал вполне надёжно, но увы. Кассета при извлечении двигалась с заметными толчками, механизм при работе поскрипывал, еле слышно скрипел, правда, с перерывами.
Меня провели по цехам механообработки деталей и сборки видеотехники. Поразили меня чистота, большое количество зелени, беломраморные стены. Я спросил у провожающего:
– А зачем столько зелени и стены мраморные? Денег много?
– Борьба с пылью – она не держится на полированном мраморе, он не электризуется, зелень – прекрасный абсорбент. А листья уборщицы протирают после каждой смены.
Мой визит совпал с обедом, директор пригласил меня пообедать вместе с ним, это было интересно. Зал столовой для руководства напоминал крытую ротонду, центральная площадка которой была ниже оснований колонн на пять или шесть ступеней. Обеденные столы стояли наверху, разделённые колоннами, в зале была хорошая акустика. Обед, по сути, совмещался с производственным совещанием, директор задавал какие-то вопросы рабочего характера присутствующим. Они отвечали ему, полемизировали друг с другом, атмосфера была живой, благожелательной, но не задушенной.
Обслуживали официантки, директор поинтересовался: